Вера Сотникова и Марат Башаров испугались закрытия «Битвы экстрасенсов»: ведущие не хотят терять миллионные гонорары. Раковорская битва. Забытая победа князь Михаил Ярославич

Раковорская битва состоялась 18 февраля 1268 г. между объединенным войском Северо-Восточной Руси с одной стороны и силами Ливонского отделения Тевтонского ордена, католических епископов восточной Прибалтики и датского короля с другой.

Мало кому из тех, кто не является профессиональным историком, известно о раковорской битве больше, чем то, что она «когда-то была». А между тем, это одно из крупнейших сражений за всю средневековой Европы, как по числу участников, так и по числу погибших в ней воинов. Несмотря на то, что раковорский поход русской армии и сама битва тщательно и скрупулезно описаны как в русских, так и в немецких источниках, несмотря на крайнее ожесточение самой битвы, яркость и незаурядность личностей ее участников как с одной, так и с другой стороны, по непонятным мне причинам это событие до настоящего времени самым прискорбным образом игнорируется популяризаторами отечественной истории. В художественной литературе описание раковорского похода и битвы встретилось мне только в повести Д.М.Балашова «Господин Великий Новгород», все остальные жанры популярного искусства это событие игнорируют начисто. Текст, следующий ниже, является выражением моего личного мнения о событиях раковорского похода, не всегда совпадающего с «каноническим», как в плане хода и результата самого сражения, так и в плане оценки политической обстановки накануне и после него.

После практически одновременной смерти Александра Невского и литовского короля Миндовга в 1263 г. распался начавший оформляться союз Владимирской Руси и Литвы против Тевтонского ордена, основательно закрепившегося к тому времени в Восточной Прибалтике и серьезно угрожавший самому существованию последнего.

В Литовском государстве после гибели Миндовга начались военные столкновения между его наследниками и соратниками, в результате которых большая их часть погибла, а например, нальшанский князь Довмонт (Даумантас), вынужден был покинуть родину и вместе с семьей и дружиной отправился в Псков, где был принят на службу в качестве воеводы. В целом же, молодое Литовское государство, лишившись центральной власти, вновь распалось на отдельные княжества и не проявляло себя на внешнеполитической арене еще длительное время, ограничиваясь обороной собственной земли и эпизодическими набегами на территорию соседей. Впрочем, политических целей эти набеги не преследовали.

Русь, в отличие от Литвы, после смерти Александра Невского избежала серьезных усобиц. Новгород безропотно принял на княжение Ярослава Ярославовича, ставшего великим князем Владимирским, несколько успешных походов псковского воеводы Довмонта, крещенного по православному обряду под именем Тимофея, на Литву (1265 – 1266 г.г.) окончательно устранили литовскую угрозу западным границам Руси. Наиболее серьезную опасность на севере для Руси теперь представлял католический анклав на землях Ливонии и Латгалии (совр. Эстонии и Латвии).

Структура этого анклава была достаточно сложной. Север Ливонии занимали подданные короля Дании «мужи короля», им принадлежали города Ревель (Колывань, Таллин) и Везенберг (Раковор, Раквере), а также все земли от реки Нарва до Рижского залива вдоль южного берега Финского залива на глубину до 50 км. В центральной и южной Ливонии, а также Латгалии владения Ордена и ливонских архиепископов, номинальной главой которых был Рижский архиепископ, представляли собой изрядную чересполосицу. Например, Рига, Дерпт (Юрьев, Тарту), Оденпе (Медвежья Голова, Отепя), Гапсаль (Хапсалу) с окрестностями, принадлежали архиепископу, а Венден (Цесис), Феллин (Вильянди) и другие области – Ордену. Между датчанами и Орденом, а также между орденом и архиепископом периодически возникали противоречия, доходившие даже до вооруженных стычек, однако именно к середине 1260-х годов эти противоречия были преодолены и все три политические силы оказались способны выступить единым фронтом. Было бы, по меньшей мере, странно, если бы анклав не воспользовался таким обстоятельством и не попытался расширить свои пределы на восток.

Со времени захвата в 1226 г. крестоносцами Юрьева, переименованного оккупантами в Дерпт или Дорпат, ими неоднократно предпринимались попытки подчинить своему влиянию земли, лежащие восточнее Чудского озера и реки Нарва, то есть территории, занимаемой племенами ижора и водь, к тому времени, в основном, уже христианизированных по православному обряду. Однако при этом каждый раз они наталкивались на пусть иногда неорганизованное, но всегда упорное и яростное сопротивление своих восточных православных соседей – Великого Новгорода и его форпоста на западных границах – Пскова. В тех случаях, когда на помощь этим городам приходили князья Владимирской Руси, предприятия крестоносцев заканчивалось тяжелыми военными поражениями (битва под Юрьевом 1234 г., Ледовое побоище 1242 г. и др.). Поэтому очередная попытка продвинуть свое влияние на восток готовилась особенно хитро и тщательно.

Когда и где именно – в канцелярии Рижского архиепископа или Ордена возник план нанесения военного поражения Новгороду путем провокации его конфликта с датчанами и последующим вмешательством в этот конфликт, остается загадкой. Если исходить из того, чья роль в осуществлении этого плана была наиболее активной, то его инициатором следует признать Орден. Однако, сам почерк, стиль, с которым этот план был задуман, характерен, скорее, для папской канцелярии. Как бы то ни было, план был создан, согласован и утвержден всеми заинтересованными сторонами. Суть его заключалась в том, что датская сторона, как наиболее слабая в военном отношении провоцирует своими агрессивными действиями Новгород на военный поход ограниченными силами в северную Ливонию. В Ливонии новгородцев будут поджидать объединенные силы анклава, следует неминуемый разгром ядра новгородского войска, после чего, пока новгородская община приходит в себя и собирает новые силы, следует серия молниеносных захватов укрепленных пунктов на территории восточнее Нарвы и Чудского озера.

Формальным поводом для конфликта послужили усилившиеся притеснения новгородских купцов в Ревеле, столице «земли короля». Имели место также пиратские нападения на торговые суда в финском заливе. Для Новгорода торговля была основным источником дохода, поэтому на подобные события новгородская община реагировала крайне болезненно. Внутренние разногласия в таких случаях отходили на второй план, община консолидировалась, требуя от своих руководителей немедленной и жесткой реакции.

Так произошло и в конце 1267 г. Новгородцы стали готовиться к походу. Великий князь Ярослав Ярославович попытался воспользоваться этими обстоятельствами и хотел повести собранное новгородцами войско на Полоцк, который планировал подчинить своему влиянию. Под давлением великокняжеского наместника, князя Юрия Андреевича, объединенные дружины вышли в поход в направлении на Полоцк, но в нескольких днях пути от Новгорода новгородская дружина устроила стихийное вече. Новгородцы объявили наместнику великого князя, что на Полоцк или в Литву не пойдут. Надо полагать, что Юрий Андреевич был крайне недоволен таким поворотом дел, однако новгородским воеводам все-таки удалось убедить княжеского наместника присоединить свою дружину к общему походу, целью которого на том же вече были избраны, казалось бы, слабые и беззащитные в военном отношении Раковор и Ревель. Русские заглотили приманку, заботливо подброшенную им Орденом и Ригой.

Русское войско не было подготовлено для штурма хорошо укрепленного каменного замка, каким в то время являлся Раковор. Русские опустошили окрестности, подступили к замку, но потеряв при попытке взять город неожиданным штурмом, «изгоном », семь человек, отступили. Для успешного планомерного штурма необходимы были соответствующие осадные приспособления, которыми русское войско, собиравшееся изначально грабить полоцкую и литовскую земли, не запаслось. Русские отступили, войско вернулось в Новгород.

Неожиданная смена направления похода, отсутствие обозов с осадной техникой и, как следствие, высокая скорость передвижения, а также то, что под Раковором русское войско практически не задержалось – все это сыграло для русских неожиданно спасительную роль – католики не успели перехватить русское войско. Казалось, что тщательно выверенный план анклава сорвался, но тут же из Новгорода от имевшихся там постоянных торговых миссий в Ливонию стали поступать сообщения о готовящемся новом походе против Раковора и Ревеля. План не сорвался, просто его выполнение было отсрочено.

Во втором походе на Раковор планировалось участие значительно больших сил. В Новгороде усиленно ковалось , во дворе новгородского архиепископа мастера монтировали осадную технику. Новгородцам удалось убедить великого князя Ярослава Ярославовича в необходимости и выгоде похода именно в Ливонию. В походе также решили принять участие другие князья владимирской земли: Дмитрий Александрович Переяславский (сын Александра Невского), Святослав и Михаил Ярославичи (сыновья великого князя) с тверской дружиной, Юрий Андреевич (сын Андрея Ярославовича, брата Невского), а также князь Довмонт с псковской дружиной. Без непосредственного одобрения великого князя такая коалиция состояться, конечно, не могла. Кроме этого как участники похода в летописи поименованы князья Константин и Ярополк, но с уверенностью об их происхождении можно говорить лишь то, что они были рюриковичами. Сила собиралась весьма внушительная.

В разгар сборов в Новгород прибывают послы от Рижского архиепископа с просьбой о мире в обмен на неучастие в военных действиях Новгорода против датчан. «И прислаша Немци послы своя, рижане, вельяжане, юрьевци, и изъ инех городовъ, с лестью глаголюще: «намъ с вами миръ, перемогаитеся съ колыванци и съ раковорци а мы к ним не приставаемъ, а крест целуемъ». И целоваша послы крестъ; а тамо ездивъ Лазорь Моисеевич водил всехъ ихъ къ кресту, пискуповъ и божьихъ дворянъ, яко не помогати имъ колыванцем и раковорцем; ». (цитата из летописи). Руководители новгородской общины не были людьми наивными и заподозрили послов в неискренности. Чтобы удостовериться в честности их намерений в Ригу был послан полномочный представитель общины боярин Лазарь Моисеевич, который должен был привести высшее руководство Ордена и Рижского архиепископства к присяге, что он успешно проделал. А тем временем в северную Ливонию из всех подконтрольных анклаву земель стягивались войска. Ловушка для русских готова была захлопнуться.

23 января 1268 г. русское войско в полном составе с обозом и осадными приспособлениями вышло из Новгорода, вскоре русские переправились через Нарву и вступили в ливонские владения датского короля. На этот раз русские не торопились, разделившись на три колонны, они планомерно и целенаправленно занимались разорением враждебной территории, медленно и неотвратимо приближаясь к первой цели своего похода – Раковору.

В летописи подробно описывается эпизод с обнаружением русскими пещеры, в которой укрылись местные жители. Три дня русское войско стояло возле этой пещеры, не желая ее штурмовать, пока «мастеръ порочныи » не сумел пустить в пещеру воду. Каким образом эта операция была проведена и где могла бы находиться эта пещера достоверно не известно. Мы знаем только, что «чудь » из пещеры «побегоша » и русские «иссекоша ихъ », а добычу, обнаруженную в этой пещере, новгородцы отдали князю Дмитрию Александровичу. На территории северной Эстонии нет природных пещер, в которых могло бы поместиться больше 20-30 человек. Тот факт, что русское войско потратило на осаду и разграбление убежища, в котором могли скрываться едва ли два десятка человек, свидетельствует о том, что русские действительно никуда не торопились и подошли к процессу разграбления северной Ливонии весьма основательно.

Русское войско продвигалось по враждебной территории, не встречая никакого сопротивления, силы были настолько велики, что военный поход казался увеселительной прогулкой. Тем не менее, вероятно, до руководителей похода дошли сведения о том, что вражеская армия вышла в поле и готовится дать бой, поскольку непосредственно перед боевым столкновением войско снова было собрано в единый кулак.

О том, где именно произошла битва, в историки спорят до сих пор. В летописи сказано, что встреча с объединенным войском анклава произошла на речке Кеголе. Этот топоним до настоящего времени не сохранился, большинство исследователей соотносят его с небольшой речкой Кунда поблизости от Раквере. Однако по этому вопросу существует и другое мнение, которое кажется мне в большей степени обоснованным. Имеется в виду гипотеза о том, что раковорская битва произошла на 9 км северо-восточнее Кунды – на речке Пада возле села Махольм (совр. поселок Виру-Нигула). В литературе приводятся разные доводы как в пользу одного, так и в пользу другого места. Решающим мне кажется довод о том, что именно переправа через Паду являлась наиболее удобным местом для ожидания подхода русского войска. Северная Эстония и в настоящее время изобилует перемежающимися трудно проходимыми болотами и поросшими лесом возвышенностями. Единственным удобным местом для прокладки постоянной дороги как была, так и является до сих пор прибрежная полоса вдоль южного берега Финского залива, по которой и в настоящее время проходит автодорога Таллин – Нарва. Перед тем, как пересечь речку Пада эта дорога выходит из своеобразного «дефиле», шириной в несколько километров, ограниченного с юга лесисто-болотистой местностью, а с севера Финским заливом и миновать это место при движении с востока в сторону Раквере весьма проблематично. Более того, после переправы через Паду дорога сворачивает к югу, удаляясь от берега и, таким образом ожидающему врага войску пришлось бы распылять свои силы на разведку и несение сторожевой службы на широком фронте, в то время, как ожидая противника возле Махольма, военачальник мог позволить себе сосредоточить в этом месте основную массу войск, не распыляя сил.

Кроме того именно в Махольме (Виру-Нигула) на берегу Пады находятся развалины одной из самых древних каменных церквей на территории северной Эстонии – капелла св. Марии. По данным археологических исследований время ее основания – вторая половина XIII в. Многие исследователи, на мой взгляд, небезосновательно, полагают, что эта капелла была построена в память о погибших в раковорской битве на холме, под которым, собственно, эта битва и произошла.

Итак, утром 18 февраля 1268 г. русское войско свернуло лагерь и в полном составе выдвинулось в сторону села Махольм, чтобы переправиться через Паду. До Раковора осталось около 20 километров. Конная разведка уже доложила, что на западном берегу Пады стоит вражеское войско в количестве, явно превышающем возможности «колыванских немецъ », но уверенность русских в своем численном превосходстве, а также скрепленные крестоцелованием договоренности с Ригой и Орденом давали существенные поводы для оптимизма. Русское командование решило дать бой. Полки изготовились, брони вздеты, сулицы насажены, луки натянуты. Ловушка захлопнулась.

Что почувствовали новгородский тысяцкий Кондрат и посадник Михаил Федорович, когда увидели выстроившееся на берегу Пады, изготовившееся к бою совокупное войско всей «земли немецкой »? О чем подумали русские князья, литвин Довмонт? Одно можно сказать точно: несмотря на то, что присутствие во вражеском войске «божьих дворян », «влижанъ », «юрьевцев », всех остальных, чьи предводители еще месяц назад «целовали крестъ » не участвовать в военных действиях, было для них, безусловно, неожиданно, растерянности в русском войске не было.

Немцы и датчане заняли западный берег Пады, встав на склоне холма, на вершине которого, вероятно, расположился командующий. Ровный склон, полого спускающийся в долину, был весьма удобен для атаки тяжелой рыцарской конницы. Было принято решение дать русским переправиться через реку, после чего атаковать сверху вниз. Вдоль западного берега Пады в этом месте и сейчас течет заболоченный ручей, который и стал естественным разделителем двух войск перед сражением. Берега этого небольшого ручейка стали тем самым местом, на котором столкнулись два огромных войска. Старожилы Виру-Нигула до сих пор называют его «злым» или «кровавым»…

О численности участвовавших в раковорской битве войск достоверных сведений нет. В Ливонской рифмованной хронике говорится о тридцати тысячах русских и в шестьдесят раз меньшей (то есть полтысячи) армии союзников. Как первая, так и вторая цифры вызывают более чем серьезные сомнения. Не вдаваясь в подробности дискуссии, развернувшейся по поводу численности участвовавших в битве войск, скажу, что наиболее правдоподобным мне кажется мнение о том, что как русское, так и немецкое войско насчитывало около пятнадцати-двадцати тысяч человек.

Основу боевого порядка войска анклава составляли рыцари Тевтонского ордена, вышедшие на поле боя в своем излюбленном построении – клином или «свиньей», что свидетельствует о наступательном характере боя со стороны немцев. Правый фланг «свиньи» защищали датчане, слева выстроились войска архиепископа и ополчение. Общее руководство войском анклава осуществлял Юрьевский (Дерптский) епископ Александр.

Русское войско построилось следующим образом. На правом фланге встала переяславская дружина князя Дмитрия Александровича, за ней, ближе к центру псковская дружина князя Довмонта, в центре – новгородский полк и наместничья дружина князя Юрия Андреевича, на левом фланге встала дружина тверских князей. Таким образом, против «свиньи» встал самый многочисленный новгородский полк. Основная проблема русского войска заключалась в том, что в нем отсутствовало единоначалие. Старшим по лествичному счету среди князей был Дмитрий Александрович, однако он был молод и не столь опытен. Зрелым возрастом и большим опытом отличался князь Довмонт, но на руководство претендовать не мог, в силу своего положения – фактически он был просто воеводой псковского отряда и он не был рюриковичем. Князь Юрий Андреевич – великокняжеский наместник авторитетом среди соратников не пользовался, руководители же новгородской общины не имели княжеского достоинства и командовать князьями не могли. В итоге русские отряды действовали, не подчиняясь единому плану, что, как мы увидим, пагубным образом повлияло на результат сражения.

Сражение началось атакой немецкой «свиньи», пришедшейся на центр новгородского полка. Одновременно оба фланга союзного войска были атакованы тверскими и переяславскими полками. Войско Дерптского епископа вступило в бой с псковским отрядом. Тяжелее всех пришлось новгородскому полку – бронированный клин рыцарской конницы при ударе накоротке развивал огромную силу. Судя по всему, новгородцы, знакомые с этим строем не понаслышке, глубоко эшелонировали свой боевой порядок, что придало ему дополнительную устойчивость. Тем не менее, давление на новгородский полк было настолько серьезным, что в какой-то момент строй полка распался, началась паника, князь Юрий Андреевич вместе со своей дружиной поддался паническому настроению и бежал с поля боя. Разгром новгородского полка казался неминуемым, но в этот момент самым похвальным образом проявил себя князь Дмитрий Александрович – он бросил преследование разбитого ливонского ополчения, собрал вокруг себя сколько смог воинов и произвел стремительную атаку по флангу наступающего немецкого клина. То, что такая атака оказалась возможной, учитывая первоначальное положение полков, говорит о том, что к этому моменту ополчение и епископский отряд были уже разгромлены и бежали с поля боя, освободив Дмитрию пространство для атаки. Косвенно о быстром разгроме епископского полка свидетельствует также автор Ливонской рифмованной хроники, упомянув о гибели его предводителя, епископа Александра в самом начале сражения. Вероятно, в атаке на «свинью» участвовала далеко не вся переяславская дружина, основная ее часть, по-видимому, увлеклась преследованием отступавших, князь Дмитрий смог собрать только небольшую часть, что и спасло «свинью» от полного уничтожения. Тем не менее, немецкий строй заколебался, что позволило новгородскому полку перегруппироваться и продолжить организованное сопротивление.

Отразив атаку переяславской дружины, тевтонцы продолжили наступление на новгородский полк. Сражение стало приобретать затяжной характер, его эпицентр перемещался то в одну, то в другую сторону, кто-то бежал вперед, кто-то назад, атаки накатывались волнами одна на другую. Дрогнул и сбежал с поля боя датский отряд, тверская дружина бросилась его преследовать.

К концу светового дня через несколько часов после начала сражения новгородский полк окончательно рассыпался, однако, тевтонцы были настолько утомлены, что о преследовании отступавших русских речи быть не могло. Тевтонцы ограничились атакой на русский обоз, который им удалось захватить. Пожалуй, это был ключевой момент всего похода, поскольку именно в обозе находились осадные приспособления, предназначенные для штурма Раковора и Ревеля. Нет никаких сомнений, что эти приспособления были немедленно уничтожены.

С наступлением сумерек начали возвращаться княжеские дружины, преследовавшие разбитые отряды датчан, ливонцев и немцев, снова собрался, перегруппировался и был готов к атаке новгородский полк. В дневном бою погибли новгородский посадник Михаил Федорович, еще пятнадцать новгородских «вятших мужей », перечисленных в летописи поименно, тысяцкий Кондрат пропал без вести. Оставшиеся в живых командиры предлагали провести ночную атаку и отбить у тевтонцев обоз, однако на совете приняли решение атаковать утром. Ночью тевтонцы, осознававшие свое чрезвычайно опасное положение, ушли. Преследовать их русские не стали.

Раковорская битва закончилась. Русское войско еще три дня, подчеркивая свою победу, стояло на поле боя – подбирали раненых, хоронили убитых, собирали трофеи. Вряд ли потери русских были слишком велики – в средневековом сражении «лицом к лицу» основные потери несла проигравшая сторона именно в ходе преследования ее победителями, а не в ходе непосредственного «выяснения отношений». Русские войска с поля боя под Раковором не бегали, чего нельзя сказать о большей части их противников «и гониша их до города въ три пути, на семи верст, яко же ни мочи ни коневи ступити трупием » (цитата из летописи), то есть кони русских воинов не могли передвигаться из-за обилия лежавших на земле трупов. О продолжении похода речи, вероятно, не шло, так как был разгромлен русский обоз, а вместе с этим были утеряны необходимые для осады инженерные приспособления, восстановить которые на месте не представлялось возможным, иначе, зачем их было бы везти из Новгорода. Без штурма Раковора поход терял всякий смысл, превращался, фактически, в повторение осенней вылазки. Не удовлетворился достигнутыми результатами только князь Довмонт, который со своей дружиной продолжил поход, «и плени землю их и до моря и повоева Поморие и паки возвратися, исполни землю свою полона » (цитата из летописи). Некоторые современные исследователи считают (и, может быть, не совсем безосновательно), что дополнительной вылазки Довмонта не было, а в летописной записи идет речь о самом раковорском походе в составе всего русского войска, но их позиция лично меня не убеждает. Довмонт зарекомендовал себя бесстрашным и неутомимым воителем, выдающимся стратегом и тактиком, со своей небольшой, но мобильной и опытной, закаленной в многочисленных походах и боях дружиной, костяк которой составляли выходцы из Литвы, лично преданные своему предводителю, он мог позволить себе пройти огнем и мечем по незащищенной вражеской территории. Косвенным подтверждением того, что вылазка Довмонта все-таки имела место быть, может служить и тот факт, что ответный поход Тевтонского ордена на Русь в июне 1268 г. имел своей целью именно Псков.

Каждая из участвовавших в битве сторон приписывает победу себе. Немецкие источники говорят о пяти тысячах убитых русских, однако как могли они их посчитать, если поле боя осталось за русскими, которые покинули его не раньше, чем похоронили всех убитых? Оставим это на совести хрониста. Единственное, на основании чего условную победу можно было бы присудить анклаву, это отказ русских от штурма Раковора и прекращение ими похода. Все остальные имеющиеся у нас данные – бегство большей части католического войска, огромные потери среди датчан, епископского войска и ливонского ополчения, хотя и организованное, но все-таки отступление орденского отряда с поля боя, которое осталось за русскими, рейд Довмонта – все это свидетельствует о победе именно русского оружия.

Чтобы окончательно поставить точку в вопросе о победителе в раковорской битве необходимо проанализировать события имевшие место после нее. Событие такого масштаба не могло не иметь последствий, которые не были бы отмечены пером летописца.

После возвращения из раковорского похода русское войско было распущено. Дмитрий Александрович, и остальные князья разошлись по своим уделам, уведя с собой дружины. В Новгороде остался только великокняжеский наместник – бежавший с поля боя князь Юрий Андреевич. Не о каких военных приготовлениях в Новгороде не один источник не упоминает, в новгородской земле воцарилось полное спокойствие.

Абсолютно противоположную картину мы наблюдаем в землях Тевтонского ордена. Уже с начала весны начинаются мелкие набеги немцев на территорию, подконтрольную Пскову – немцы грабят приграничные деревни, уводят людей «в полон ». Один из таких набегов закончился боем на речке Мироповне, в ходе которого князь Довмонт разгромил значительно превосходящий по численности отряд немцев. Под прикрытием мелких набегов Орден собирает все возможные силы и уже в начале лета того же 1268 г. организует грандиозный поход на Псков, мотивировав его необходимостью «отмщения» за раковорскую битву. О какой мести может идти речь, если, по их же собственным словам, немцы битву выиграли? Для этого похода Орден собирает все силы, имевшиеся в то время у него в восточной Прибалтике. По свидетельству того же хрониста, автора Ливонской рифмованной хроники, всего было собрано войско в восемнадцать тысяч человек, возглавлял войско сам магистр Отто фон Лютерберг, погибший двумя годами позже в битве на льду у Карузена (Карузина). Если бы внутренне тевтонцы считали себя победителями под Раковором, откуда такая жажда мести?

Немецкие хронисты, чтобы подчеркнуть доблесть и боевое мастерство братьев-рыцарей практически всегда заведомо занижали численность собственных войск и завышали численность войск противника. Возможно, что говоря о численности своих отрядов, немцы специально упоминали только количество конных воинов, «забывая» посчитать ополчение и вспомогательные войска, которые, тем не менее, в сражениях принимали активное участие. Оценивая численность войска, отправившегося в конце мая 1268 г. в поход на Псков сами немцы называют огромную для того времени цифру – восемнадцать тысяч. Напомню, что согласно тому же хронисту в раковорской битве немецкое войско составляло всего полторы тысячи бойцов. Цифры эти, и в первом и во втором случае, полного доверия вызвать не могут, но откуда такая непоследовательность – в одном случае численность войска катастрофически занижать, а в другом с какой-то маниакальной гордостью расписывать многочисленность и великолепие собранных в поход отрядов? Объяснить ее можно только одним: раковорская компания завершилась тяжелым сражением, а псковская – отступлением и перемирием после нескольких стычек и вылазки псковичей за стены города. Читающий хронику должен был понять, что в первом случае немцы ничтожными силами разгромили огромную армию, а во втором до боя даже не дошло, поскольку русские были напуганы тевтонской мощью. Впрочем, обо всем по порядку.

Оборона Пскова в 1268 г. заслуживает отдельного описания, здесь можно отметить только, что даже столь грандиозное предприятие не принесло Ордену какого-либо успеха. После десятидневной осады, заслышав о приближении новгородской дружины, идущей не помощь псковичам, тевтонцы отступили за реку Великую и заключили с прибывшим на помощь псковичам князем Юрием перемирие «на всей воле новгородской». Откуда у «разгромленных» под Раковором новгородцев через три с половиной месяца взялось такое войско, при приближении которого тевтонцы (восемнадцать тысяч, между прочим!) не рискнули оставаться на восточном берегу Великой и отступили? В феврале тевтонцы «одержали победу» под Раковором над совокупной ратью русских князей, а в июне, располагая гораздо более многочисленной армией, не приняли бой с силами только Новгорода и Пскова, которых, кстати, под Раковором в числе прочих они только что «разбили». Попробуем объяснить такое противоречие.

В орденское войско, по сведениям ливонского хрониста, были набраны ливонские и латгальские ополчения, присоединены некие «моряки » (девять тысяч, половина войска, откуда они взялись, историки гадают до сих пор), но «мужи короля », то есть датчане, а также рыцарские отряды и ополчения из папских областей (Рига, Юрьев, т т.п.) как участники похода не упоминаются. Почему же их там не было? Ответ простой. Большинство боеспособных мужчин из этих областей остались «трупием » на поле возле Махольма под Раковором, воевать под Псковом было просто некому. А такой сборный состав орденского войска объясняется тем, что в него набирали всех, кто может носить оружие, не взирая на их боевые качества, просто для объема. Через два года в попытке прервать литовский набег, на битву при Карузене, последнюю свою битву, Отто фон Лютерберг не смог набрать и двух тысяч воинов, хотя готовился к серьезному сражению.

Очевидно, что целью похода на Псков было не достижение каких-либо военных или политических целей, а просто блеф, демонстрация «силы», попытка внушить русским, что Орден может им еще что-то противопоставить. Сражаться по-настоящему Орден не собирался. Сил не было. О низком уровне боевой подготовки немецкого войска после раковорской битвы свидетельствуют также успешные бои, проведенные Довмонтом против немцев в апреле и июне 1268 – на речке Мироповне и под Псковом, где Довмонт нанес крестоносцам два болезненных поражения, одно в ходе преследования отступающего с добычей отряда, второе в ходе вылазки во время осады. При этом следует отметить, что и на Мироповне и под Псковом многократное численное преимущество было именно у немецких отрядов.

И последнее. После неудачной осады Пскова между Новгородом и представителями анклава начался длительный переговорный процесс, по результатам которого был подписан мирный договор. Текст этого договора не сохранился, однако летописи предают его суть: «И уведавше Немци, прислаша послы с мольбою: «кланяемся на всей воли вашеи, Норовы всей отступаемся, а крови не проливаите»; и тако новгородци, гадавше, взяша мир на всеи воли своеи » (цитата из летописи). То есть, представители католического анклава по данному договору отказывались от дальнейшей экспансии на восток за реку Нарва в обмен на прекращение военных действий. Мир этот не нарушался до 1299 года.

Еще раз вспомним последовательность основных событий после окончания раковорского похода: победа русских в небольшом бою с немецким отрядом на Мироповне в апреле, немецкий демонстративный поход на Псков, не преследовавший каких-либо военных или политических целей, окончившийся отступлением при виде новгородской дружины (в июне), мирные переговоры и заключение мирного договора на «всеи воли новгородскои » (февраль 1269) и длительный мир. На мой взгляд последовательность этих событий ясно указывает на отсутствие после раковорской битвы у немцев и датчан возможностей к серьезному вооруженному сопротивлению.

Таким образом, по итогам раковорской битвы и последовавших за ней событий, мы можем уверенно констатировать, что на берегах реки Пада 18 февраля 1268 г. русское войско одержало тяжелую, но бесспорную победу, остановившую крестоносную экспансию в восточной Прибалтике более чем на тридцать лет.

Раковорская битва
	Раквере, совр. Эстония
	Победа русских войск
Новгородская республика, Псковская республика, Владимиро-Суздальское княжество	Ливонская конфедерация, Датская Эстония
Командующие
Юрий Андреевич, Довмонт, Святослав Ярославич, Михаил Ярославич, Дмитрий Александрович, посадник Михаил Фёдорович†	Отто фон Роденштейн, епископ Александр†
Силы сторон
16-30 тыс.чел.	24-25 тыс.чел.
ок.5 тыс.чел.	ок.12 тыс.чел.

Раковорская битва (нем. Schlacht bei Wesenberg ) - битва, состоявшаяся 18 февраля 1268 года между армиями княжеств Северо-Восточной и Северо-Западной Руси и объединёнными силами рыцарей Тевтонского ордена вблизи крепости Раквере.

Предыстория

Князь Довмонт был вынужден покинуть Великое княжество Литовское в ходе борьбы за престол по смерти Миндовга (1263 год) и был принят во Пскове. В 1268 году новгородцы организовали поход против Литвы, но из-за разногласий в среде командования поход не состоялся. Вместо этого войска вторглись в датские владения в Эстонии и подступили к замку Раквере, но после гибели от стрел семи человек из войска отступили и обратились за помощью к великому князю Владимирскому Ярославу Ярославичу, который прислал в себя место своих сыновей Святослава и Михаила, а также Дмитрия Переяславского и других князей. В Новгороде началось изготовление осадных орудий для предстоящего похода. Орденские епископы и рыцари из Риги, Вильянди и Юрьева прибыли в Новгород просить мира и поклялись не помогать раковорцам и ревельцам, однако, при последующем сборе войск ливонская хроника упоминает вильяндцев и воинов из других городов (вся земля Немецкая , по русской летописи). Примечательно, что на ответном посольстве к ордену в Ригу, епископы и Великий магистр ордена Отто фон Роденштейн поклялись на кресте не помогать датчанам. Договор был скреплен печатями Великого магистра и городов: Риги, Вельяда, Юрьева, Висби и прочих. Клятва (даже на кресте), данная еретикам и язычникам, рыцарями считалась недействительной, однако поражение в битве было воспринято, как наказание за грех клятвопреступления.

23 января начался поход. Русские войска вторглись в землю Вирумаа, принадлежавшую датчанам - союзникам ордена.

Ход сражения

Войско ордена выступило из Юрьева, и после соединения с датчанами, которые располагали более значительными силами, заняло позицию на левом фланге (против Святослава, Дмитрия и Довмонта), а датчане встали на правом (против Михаила Ярославича). Новгородская летопись приводит рассказ, отсутствующий в хронике, об ожесточённом бое в центре между новгородцами и железным полком противника, в ходе которого погиб новгородский посадник и ещё 13 бояр поимённо, тысяцкий и ещё 2 боярина поимённо пропали без вести, а князь Юрий отступил, в связи с чем даже был заподозрен в измене.

Между тем русские нанесли мощный контрудар. Состав его участников точно называет ливонская хроника: 5000 воинов во главе с Дмитрием Александровичем, - но сообщает о том, что рыцарям удалось малыми силами остановить его. В то же время летопись связывает с этим контрударом общую победу русского войска в битве, и рассказывает о преследовании бегущего противника на протяжении 7 вёрст до самого Раковора тремя дорогами, потому что кони не могли ступать по трупам .

Вечером к месту битвы подошел ещё один немецкий отряд, но ограничился разграблением новгородского обоза. Русские ожидали утра, чтобы сразиться с ним, но немцы отошли. Орден потерпел самое страшное поражение со времён Битвы при Дурбе.

Итоги битвы

Русские войска простояли под стенами Раковора три дня, не переходя к штурму. В это время псковская дружина Довмонта огнём и мечом прошлась по Ливонии, чиня грабежи и захватывая пленных. Князь мстил врагу за нападения на его земли.

В 1269 году Орден предпринял ответный поход, закончившийся безрезультатной 10-дневной осадой Пскова, отступлением рыцарей при приближении новгородского войска во главе с князем Юрием и заключением мира на всей воле новгородской . После раковорского поражения Ливонский орден уже не мог серьёзно угрожать мощным княжествам северо-запада Руси. Дмитрий Александрович стал достойным продолжателем дела своих отца и деда.

Предистория.

П осле поражения на Чудском озере в 1242 году, Ливонский орден и Новгород заключили мирный договор. Потеряв на время интерес к русским землям, орден направил все свои силы на борьбу с Литовским княжеством.
Тевтонский орден давно планировал объединить свои владения в Пруссии и Ливонии, с целью создание единого немецкого государства на восточном берегу Балтийского моря. Для осуществления этого плана тевтонцам оставалось захватить регион Жемайтия на северо-западе современной Литвы. В 1260 году объединенное войско Тевтонского и Ливонского орденов, а также их союзников, вторглось в Жемайтию. Грандиозный поход закончился катастрофой: недалеко от озера Дурбе войско крестоносцев было разбито литовцами. В этой битве погибли магистр Ливонского ордена Бурхард Хорнхаузен, прусский маршал Генрих Ботель, шведский герцог Карл и еще150 рыцарей (Чешихин Е.В).
Победа литовцев при озере Дурбе послужила толчком для масштабных восстаний покорённых прибалтийских народов. Продвижение немцев в этом регионе было приостановлено.

Рис.1 Территория Ливонии во второй половине XIII века (источник: Wikipedia . org ).

В 1262 году в Переяславле-Залесском русский князь Александр Невский и литовский князь Миндовг заключили русско-литовский договор о совместном вооружённом выступлении против немецких крестоносцев. 1262 году русское войско вторглось в земли Дерптского епископства и осадило Дорпат (Дерпт). Русским удалось занять нижний город, но взять хорошо укрепленный замок, они не смогли. Ранее литовский князь Миндовг осадил замок Венден, но, не дождавшись помощи от русских, вынужден был отступить.

В 1268 году новгородцы вторглись в датские владения в Северной Эстонии. Войско новгородцев подступило к замку Раквере, но на штурм датской цитадели они не осмелились. Решив вернуться обратно с подкреплением, новгородцы ушли. За помощью обратились к великому князю Ярославу Ярославичу, который прислал своих сыновей Святослава и Михаила, а также Дмитрия Переяславского и других князей с дружиной. В Новгороде началось изготовление осадных орудий для предстоящего похода. В том же году новгородцы заключили договор с ливонскими немцами, по которому новгородцы обязались не вторгаться в ливонские земли, а те в свою очередь поклялись не мешать Новгороду, воевать с датчанами.

Раковорская битва - взгляд с разных сторон.

Источник: Вадим Трещёв http://www.novgorod.ru/read/information/history/clauses/rakovorsk/

Раквере (древнерусское название - Раковор или Ракобор, немецкое Везенберг) - маленький городок в Эстонии, у которого 18 февраля 1268 года произошла крупнейшая битва русского воинства с немецкими крестоносцами. Интересно сравнить описание этого события сторонами, участвующими в битве.

Согласно "Новгородской первой летописи старшего извода", соединённое войско новгородцев, псковичей и князей из Владимирских земель, начало поход на датские владения в Северной Эстонии, заручившись гарантией послов Ордена и Юрьевского епископа о невмешательстве ("и целоваша послы кресть"). Но под Раковором неожиданно для себя столкнулось с немецким войском. Русские, "не умедляче ни мало", перешли реку и выстроили полки. Справа - псковичи Довмонта, переяславцы князя Дмитрия Александровича и суздальцы князя Святослава Ярославича, слева - войска Михаила Ярославича, Константина и Юрия Андреевичей. Сами же новгородцы во главе с посадником Михаилом Фёдоровичем и тысяцким Кондратием "сташо в лице железному полку противу великой свиньи". Войска сошлись и "бисть страшно побоище, яко не видали ни отцы, ни деды". В результате битвы погиб посадник Михаил, 13 бояр, перечисленных по именам, "и много добрыхь боярь, и иныхь чёрныхь людми бещисло". Тысяцкий Кондрат и ещё двое бояр числились пропавшими без вести. Далее летописец пространно рассуждает о грехах, за которые "Богь казнить ны и отъять от насъ мужи добрые". После чего возвращается к битве и сообщает, что "силою креста честнаго и помощью святыя Софья, молитвами святыя владычица нашея Богородица приснодевица Мария и всех святыхъ" князю Дмитрию и новгородцам удалось обратить врагов в бегство, и гнали они их "въ 3 пути" семь вёрст до города, причём "не мочи ни коневи ступити трупиемь". Затем новгородцы внезапно "узреша иныи полчищь свинью великую", думали напасть и на них, но было "уже есть велми к ночи" и решили отложить продолжение битвы до завтра. Однако "оканьнии крестопреступници" немцы, "не дождавъше света, гюбегоша". Новгородцы, три дня "стояша на костехъ", после чего вернулись домой с телами павших, посадника Михаила похоронили у Святой Софии.
Самая ранняя немецкая версия этого столкновения была изложена в "Старшей Ливонской рифмованной хронике". Начинает она свой рассказ с того, что "русских увидели скачущими гордо в землях короля. Они грабили и жгли". Численность русского войска оценивается, со ссылкой на самих русских, в 30 тысяч, "но кто же их сосчитать мог?" Тут же упоминается об "огромном их вероломстве". Против русских из Дорпата (русский Юрьев, эстонский Тарту) выступает епископ Александр со своим войском, а из орденских замков в Эстонии - Феллина (эстонский Вильянди), Леаля (эстонский Лихула) и Весенштейна(эстонский Пайде), - отряды рыцарей. Всего хроника говорит о 34-х рыцарей, правда "местных жителей было у братьев немало" (да, знакомых по Ледовому побоищу кнехтов из чуди-эстонцев). Больше пришло туда "датских воинов" - собственно, их земли и разоряли русские. Орденцы встали на левом фланге, датчане - на правом. Где расположились войска столь нелюбимого хронистами Ордена дорпатского епископа - не сказано. Русские наступали двумя колоннами, епископ Александр погиб. Но немцы победили, хотя "каждый немец должен был сражаться против 60-ти русских". Судя по тому, что такая же цифра встречается и при описании соотношения сил на Чудском озере в 1242 году, слово "шестьдесят" просто хорошо рифмовалось со словом "немец":) Русские обращены в бегство и "много мужей их там полегло". Но "король Дмитрий был героем", с 5 тысячами русских он пошёл в атаку. У "речки злой" (Койла около Раквере) он сшибся с рыцарями Ордена. Причём тут уже было "160 мужей", из которых половина - пешие. "У моста они стояли" и "отбивались там от русских". Хронист особо превозносит доблесть этих "80 мужей", "в нужный момент" выступивших "в поддержку братьев". После пропения дифферамбов сообщается, что русских полегло 5 тысяч, а остальные "бежали… врассыпную".
Более поздние немецкие хронисты, вроде Германа Вартберга в его "Ливонской хронике" (той самой, где он "забыл" рассказать про Ледовое побоище), говорят уже точно и ясно - немцы разбили русских, догнали и ещё раз разбили, но при этом почему-то погиб епископ Александр и ещё 2 брата-рыцаря. Странно, предшественнику Александра, судя по косвенным данным, удалось сбежать даже с Чудского озера в 1242 году.
Вот такие две истории, в чём-то схожие, в чём-то различные, в т.ч. и в ответе на простой вопрос "Кто победил?" Попробуем их сопоставить, чтобы ответить на этот вопрос. Начинаются они с вторжения русских в датские владения на севере Эстонии. Зачем? Раквере находиться на пути в Ревель-Колывань (нынешний эстонский Таллинн). За несколько месяцев до зимнего похода новгородцы уже ходили к Раковору, но взять его не смогли. Собственно после этого они и позвали князей из Владимиро-Суздальских земель. А в следующем 1269 г. великий князь Ярослав Ярославович с новгородцами "хотеша ити къ Колываню". Таким образом, налицо чёткая устремлённость в одном направлении. Может быть русские, отчаявшись в своих неоднократных попытках захватить Юрьев, решили в этот раз, собрав большие силы, отвоевать у датчан Северную Эстонию? Тогда понятно, почему так важна для них была гарантия невмешательства со стороны немцев. Видимо, какая-то договорённость была достигнута. Смысла в том, чтобы летописцу выдумывать такую историю, не вижу. Да и слова орденского хрониста об "огромном вероломстве" русских, возможно, так же указывают на наличие некоторой договорённости. Очевидно, договорённость всё же была - и так же очевидно, что эта договорённость была истолкована сторонами по-разному.
Теперь, собственно битва. 30-тысячное войско для той эпохи - цифра огромная. Но тут интересно замечание автора хроники, что так оценивали свою силу сами русские, к тому же войско было собрано действительно огромное. Кто ему противостоял - "свкупише вся земля Немецкая" просто не успевала, собраны были войска дорпатского епископа, датчане и силы Ордена в Эстонии. Численность немецких сил современные историки оценивают в 18 тысяч. Похоже, встреча явилась неожиданной для обеих сторон, где-то наступали немцы, где-то русские. Летописное описание рисует картину "большой мясорубки", в которой было утрачено общее руководство (если оно и было изначально) и битва постепенно распалась на ряд локальных боёв. Возможно, на каком-то этапе "великая свинья" стала одолевать новгородские силы - от того и такие потери, но тут была атакована дружиной князя Дмитрия, сына Александра Невского. А кто в итоге победил? Попробуем разобраться по принципу "за кем осталось поле боя?". А вывод тут достаточно однозначен из того факта, что новгородцы смогли забрать своих павших и доставить в родной город, где и похоронили. Так что поле битвы осталось за русским воинством. Исходя из этого, становятся понятны похвалы автора хроники тем 160 воинам Ордена - на описание этого эпизода тратиться столько же строк, сколько на всю остальную битву. Очевидно, в условиях всеобщего отступления-бегства, в котором пал даже дорпатский епископ, тевтонских отряд смог это самое отступление прикрыть, преградив у моста путь преследователям - дружине князя Дмитрия и новгородцам. С наступлением темноты немцы организованно отступили. Русские победили, но потери оказались настолько серьёзными, что о продолжение похода не могло быть и речи.

Итоги .

Магистр Ливонского ордена Оттон Роденштейнский вознамерился отомстить русским за поход в датскую Эстонию и стал собирать войско. В Рифмованной хронике говориться о том, что было собрано войско численностью в 18 тыс. человек. Часть войска была направлена к Изборску, остальные на ладьях поплыли по озеру к Пскову. 19 мая 1269 года все войско ордена собралось под стенами Пскова. На помощь псковичам пришли новгородцы под предводительством князя Юрия Андреевича. Прослышав о приближении подкрепления, немцы сняли осаду и отступили за реку Великую, так и не вступив в сражение. Князь Юрий Андреевич решил уладить дело мирным путем и предложил магистру ордена заключить с ним мир (Чешихин Е.В). †

Источники .

• Чешихин Е.В. “История Ливонии” Рига 1884г.
• Вадим Трещёв “ Раковорская битва - взгляд с разных сторон”
• http ://www .novgorod .ru /read /information /history /clauses /rakovorsk /
• Раковорская битва . Материал из Википедии .

ГОРОД БАРСА. Сборник очерков, посвященных истории Пскова.

«В славном и Богом хранимом граде Пскове…»
Псковская летопись.
**********
Иллюстрация: Руины замка XIV –XVII веков в Раквере, Эстония.
**********
9. КНЯЗЬ ДОВМОНТ. РАКОВОРСКАЯ БИТВА. 1268.
Война с немцами и датчанами. 1267-1270.

В этой главе речь пойдет о войне новгородцев и псковичей, которая началась в 1267 году как война с датчанами, но продолжилась при активном участии Ливонской немецкой конфедерации (Ливонского ордена, Рижского и Дерптского епископатов), - и одной из самых кровопролитных битв – Раковорской.
Венные действия развивались в два этапа – сначала русские выступили в поход в Северную Эстонию (Вирумаа) к датскому замку Везенберг (Раквере, Раковор), потом немцы предприняли ответный поход на Псков. Война закончилась победой русских и заключением мира, продлившегося 30 лет.

Алое небо зарею морозной
Свой над снегами расправило стяг.
Лесу подобно огромное войско, -
Ловко ловушку подстраивал враг.
Взята победа немалой ценой
У Кеголы, у речки злой.

Церковь в честь Тимофея Газского.

«И паки же по томъ времени, в лето 6775-е (1267), великий князь Дмитрий Олександровичь съ зятемъ своимъ с Домонтомъ и с мужи с новогородци и со псковичи и иде к Раковору, и бысть сеча велика с погаными исмци па поле чисте, и помощию святыа Софиа премудрости божиа и святыа Троици иемецкиа полны победиша февраля 18 суботу сыропуспую».
«Сказание о благовернемь князи Домонте и храбрости его». Псковская летопись.

Объединенный поход в датские владения.

На следующий год после окончательной победы псковичей при помощи новгородцев над Полоцким князем Герденем (то есть после его гибели и вероятного разорения Полоцка) состоялся большой объединенный поход русских войск в принадлежавшую датчанам Северную Эстонию, устроенный по инициативе Новгорода: «Того же лета сдумавше новгородци с посадникомь Михаиломь». Масштабность этого военного предприятия говорит о важности стоявших перед ним задач. В войске присутствовали отряды новгородцев (под руководством новгородского посадника Михаила Федоровича и племянника великого князя Ярослава Ярославича, его наместника в Новгороде – князя Юрия Андреевича), псковичей (князь Довмонт), воинов из «низовских земель» (великий князь Ярослав Ярославич по просьбе новгородцев прислал дружины, набранные в разных городах, во главе со своими сыновьями Святославом, в недавнем прошлом Псковским, и Михаилом) и конкретно переяславцев (племянник великого князя Ярослава, старший сын Александра Невского Дмитрий Александрович, князь Переславля-Залесского). Всего в войске согласно летописям, данные которых использовались агиографами при написании Жития Довмонта; Новгородская летопись дает то же число: «И совкупившеся вси князи в Новъгородъ: Дмитрии, Святъславъ, брат его Михаило, Костянтинъ, Юрьи, Ярополкъ, Довмонтъ Пльсковьскыи, и инехъ князии неколико».

Еще в числе войска некоторые современные публицисты называют отряды из Смоленска и Полоцка – откуда это взялось? В Новгородской и Псковской летописях про это ничего нет, Смоленск еще туда-сюда, но с Полоцком вообще отношения у Пскова и Новгорода были далеко не дружественные, и он уже был Литвой – недаром его только что сожгли. Хотя, если Полоцк на какое-то время оказался подчинен Пскову и Довмонту, он мог по обязанности выставить некоторое число ратников. В Смоленске же тогда правил Глеб Ростиславич, в его биографии поход на датчан не значится.
Вот еще одна упоминаемая в связи с подготовкой к широкомасштабному военному предприятию подробность: воспользовавшись смутой, бывшей на тот момент в Новгороде, Ярослав явился туда и потребовал отлучения от власти некоторых знатных новгородских бояр. Новгородцы вначале отказали ему, но потом, опасаясь возможного усиления Ливонского ордена и нуждаясь в поддержке Ярослава, все же пошли ему на уступки. Так вот это правда произошло, только не перед Раковорским походом, а после нападения немцев на Псков в 1269 году. Вот так событие, ввиду своей важности притягивающее внимание и побуждающее говорить о себе снова и снова, обрастает, как снежный ком, деталями, которые на самом деле ни в какие ворота…

Житие Довмонта: «Времени минуло немного, князья русские Святослав Ярославович и Дмитрий, сын великого князя Александра Невского, и еще четыре князя собрались в великом Новгороде, с ними же и благородный князь Тимофей с воинством своим. Положено благочестивым князям друг другу помогать в воинской брани. Собрались большим войском, и пошли в немецкие земли к городу Ракобору. Дошли до немецких земель 23 января». Дату 23 января считают ошибкой составителя Жития – битва произошла 18 февраля, в Житии указана дата начала похода, которая также имеется в Новгородской летописи: «поидоша к Раковору месяца генваря 23».
Если выступление в поход объединенного русского войска согласно летописным данным произошло в конце января, то по древнерусскому летоисчислению это случилось в конце 1267 года (поскольку на Руси тогда новый год наступал 1 марта), а согласно европейскому летоисчислению в самом начале 1268 года. Поскольку Россия давно перешла на европейское летоисчисление, не только в отношении даты начала года, но и в отношении календаря (вместо Юлианского Григорианский), то события при Раковоре справедливо относят к началу 1268-го года, чтобы не создавать задним числом путаницы.

Итак, всего в войске согласно Житию Довмонта и Новгородской летописи было 7 князей, согласно исследованиям историков и немецким данным (Ливонская рифмованная хроника) оно имело численность от 16 до 30 тысяч человек (последняя цифра приведена в Ливонской рифмованной хронике), и вся эта силища двинулась из Новгорода, бывшего местом сбора ратей, тремя дорогами (Новгородская первая летопись), прямиком в датские владения в Северной Эстонии, а именно в область Вирумаа, к реке Койле (в летописи - Кеголе), в район датской крепости Везенберг, построенной датчанами на месте эстонского поселения Тарванпеа. Эстонцы называли замок Раквере (также теперь называется город, возникший рядом с замком), русские – Раковор, Руковор, Ракобор… и в этом названии слышится что-то от слова «рок»… что-то роковое… В Волынской краткой летописи битва при Раковоре (потому что там произошла грандиозная битва) обозначена как «Раковьское побоище».
В середине XIII века Раквере принадлежал датчанам, в следующем веке немцы выкупили эту землю и на месте датской крепости в 1348 году построили свой замок с прежним именем Везенберг. Развалины замка (немецкого, не датского) сохранились до наших дней и теперь являются туристической достопримечательностью. Предшествующий замок времен Довмонта не сохранился.
Иногда замок Везенберг в Раквере путают с замком Вейсенштейн (орденский замок в верховьях реки Пярну, ныне Пайду, в эстонской земле Ярвамаа - Ервен, Гервен), под стенами которого лет через триста, во время Ливонской войны, которую вел Иван Грозный, 1 января 1573 года погиб Малюта Скуратов, и царь приказал казнить в отместку за его смерть несколько тысяч пленных немцев и шведов (сжечь)… но это так, к слову…

О каких трех дорогах, по которым следовало русское войско, идет речь в летописи, не очень понятно, но полки из Новгорода должны были двигаться прямо на запад, к реке Нарове, переправиться через нее и углубиться в земли Северной Эстонии. Вероятно, войско, выдерживая общее направление на Раковор, разделилось на отряды (на три дороги) внутри датских владений, уже за Наровой, для более эффективного сбора трофеев, так сказать… обычно в подобных случаях так и делалось.

Итак, по дороге войско с успехом «воеваша» эстонские владения датского короля. Об этом говорит Новгородская летопись, это же утверждает Старшая Ливонская рифмованная хроника (СРХ):

… так случилось,
Что русских увидели скачущими
Гордо в земле короля (датчан).
Они грабили и жгли,
У них было сильное войско.
Они сами оценили силу свою
В целых тридцать тысяч человек,
Но кто же их сосчитать мог?
Кто их видел, тем так казалось. …
Многими сплоченными рядами
Они приближались, сверкая знаменами.

Новгородская первая летопись рассказывает об одном эпизоде, который имел место во время этого похода: «И ту наехаша пещеру непроходну, в неиже бяше множьство Чюди влезше, и бяше нелзе ихъ взяти, и стояша 3 дни; тогда мастеръ порочныи хытростью пусти на ня воду, Чюдь же побегоша сами вонъ, и исекоша ихъ, а товаръ новгородци князю Дмитрию всь Даша». Товар – пленные. После захвата пещеры с несчастными эстонцами войска вышли к Раковору («И оттоле поступиша к Раковору»).

Относительно данного эпизода мне встретился комментарий, в котором указывалось на проявленную русскими крайнюю жестокость по отношению к мирному населению. Что можно сказать - на войне как на войне. Русские прежде бывали с эстами и врагами, и друзьями. В данный момент территория принадлежала врагу, местные жители обязаны были служить в немецком войске, представляя военную угрозу для русских, не стоит забывать об этом. К тому же, если говорить о жестокости, то немцы-то не рассусоливались ни с эстами, ни с русскими.
Сравним некоторые отрывки из летописей и хроник тех времен:
Генрих Латвийский, о том, как проходили завоевания немцев в Прибалтике: «Мы разделили свое войско по всем дорогам, деревням и областям, и стали все сжигать и опустошать. Мужского пола всех убили, женщин и детей брали в плен, угоняли много скота и коней. И возвратилось войско с большой добычей»… «Захватили эстов… и перебили их. Деревни, какие еще оставались, сожгли, и все, что прежде было недоделано, тщательно закончили».
Псковская летопись о нападении ливонских рыцарей на Псковщину: «В зиме изгониша Немци Плесковъ и много зла створиша: посадъ пожьженъ бысть, а по манастыремъ все чернци исекоша»… «и много зла бысть, и погореша церкы… много сёл попустиша около Пльскова»… «тогда убиенъ бысть… и черньца, и черници, и убогыа, и жены, и малыа детки, а мужь богъ ублюдъ. Въ утрий же день погании немци оступиша град Псков, хотяще его пленити».
Тоже мрачноватая картинка получается. Никто никого не оправдывает, однако не стоит вырывать события из контекста эпохи – ради объективной справедливости.
Заключаем, что в тот раз несчастные местные попали между жерновами.

Теперь снова о предпринятом русскими походе. Главным его результатом, как уже упомянуто выше, стала битва при Раковоре, сообщения о которой есть во многих источниках, поскольку это событие очень значительное, - еще бы, ведь в битве участвовали тысячи воинов, она отличалась ожесточенностью, была чрезвычайно кровопролитна, особенно щедра на жертвы, и один современный публицист-острослов назвал ее «средневековой мясорубкой» - справедливо.

Почему началась эта война.

Предистория Раковорской битвы начинается с войны между новгородцами и датчанами. В 1267 году новгородцы, стремившиеся ослабить позиции соседей в Северной Эстонии (в этой самой труднопроизносимой Вирумаа, в русском варианте Вируян) и предотвратить их экспансию в свои собственные владения, попытались справиться с ними своими силами, предприняв поход, возглавленный наместником великого князя в Новгороде, князем Юрием Андреевичем. Правда, поход вроде бы первоначально затевался на Литву, но в войске начались разногласия, поэтому ратники, дойдя до Дубровны – границы уже псковских владений, в конце концов отправились дальше не через Псковщину на юго-запад, а повернули на северо-запад, прошли северо-восточным берегом Чудского озера (правый псковский берег), переправились за реку Нарову, соединяющую озеро с Балтийским морем, и вышли к Раковору, «много земли опустошили, но города не взяли» и, потеряв 7 человек, ушли обратно, как говорится, восвояси.
Новгородская летопись: «Сдумаша новгородци с княземь своимь Юрьемь, хотеша ити на Литву, а инии на Полтескъ, а инии за Нарову. И яко быша на Дубровне, бысть распря, и въспятишася и поидоша за Нарову къ Раковору, и много в земли ихъ потратиша, а города не взяша; застрелиша же с города мужа добра Федора Сбыславича и инехъ 6 человекъ; и приехаша здорови».

В некоторых статьях, посвященных этой теме, встречаются насмешки в адрес устроителей похода, - дескать, поход был задуман «с большим умом». Некоторые публицисты видят в описанных событиях приметы поразительного легкомыслия и расценивают его как доказательство уверенности новгородцев в своей непобедимости. На самом деле поход задумывался с умом, а не без оного, и никакого легкомыслия тут в помине не было. Были разногласия, это да, и серьезные. Да и как им не быть. Поход на Литву отвечал интересам Пскова и князя Довмонта лично. В случае победы (а победа после поражения и гибели Герденя была практически обеспечена) Псков закрепил бы власть над Полоцком, а Довмонт вернул бы себе Нальщанскую землю – и это, повторюсь, очень вероятно. Нальщаны, разумеется, также вошли бы в притяжение Пскова, ведь Довмонт был теперь князем Псковским. Таким образом, речь шла о создании коалиции Псков-Полоцк-Крева, а князь был бы один - Довмонт. Далее Псков, сказочно усилившись таким образом, мог просто отколоться от Новгорода. В Новгороде этого почему-то не понимали до последнего, но все же поняли. Цель похода изменили в последнюю минуту. Можно сказать, в воздухе было просто не продохнуть от запаха интриг, причем интриговали абсолютно все заинтересованные стороны, – и псковичи, и нальщане, и немцы, и датчане, и новгородцы, разумеется тоже, причем нельзя исключать и влияние низовских земель, князья которых тоже никогда не дремали. В результате война с Литвой не состоялась, для Довмонта мечта вернуть свои Нальщаны с этого момента навсегда должна была стать неосуществимой, Псков оказался вынужден вместо отстаивания своих собственных интересов отстаивать новгородские, и это была тяжелая, крестная доля (временами псковичам должно было казаться, что их просто используют, – хотя у каждой медали есть оборотная сторона, а об этом обычно забывают, – ведь и новгородцы не оставляли псковичей в беде).
Дубровна стала ключевой точкой поворота истории совсем по другому руслу… «яко быша на Дубровне»…
1268 год – год крушения надежд Довмонта на возврат своей вотчины. Теперь кроме Пскова ему уже ничего не оставалось, и окончательно. Он это сумел пережить.

Итак, псковичи и Довмонт могли сокрушаться сколько им угодно. Новгородцы повернули и отправились к Везенбергу.

Первый визит русских под Раковор, происшедший при вышеописанных обстоятельствах, представлял собою что-то вроде разведки боем, в результате которой выяснилось, что так вот запросто, с налету, «с изгону», с делом справиться не удастся. Требовалось собрать большие военные силы, нужны были осадные машины для штурма замка (хотя в те времена, как утверждают исследователи-краеведы, замок был еще деревянным). Поскольку дело представлялось очень важным, следовало озаботиться им немедленно. Новгородцы принялись деятельно сколачивать коалицию для нового похода. Одновременно они «изыскаша мастеры порочные и начаша чинити порокы во владычни дворе» (то есть приглашенные мастера стали строить метательные осадные орудия – камнеметы - «пороки» - на Епископском дворе). Пока в Новгороде вплотную занимались подготовкой к большой войне, датчане, уже немного побитые и конечно, обо всем, что происходило у новгородцев, в достаточной мере осведомленные, кинулись укреплять крепости - и Везенберг (Раквере, Раковор), и Таллин (Ревель, Колывань), и в свою очередь собирать военные силы – чем больше, тем лучше.
В создавшейся ситуации Ливонский орден и оба немецких епископства, Рижское и Дерптское, с которыми в 1253 году после очередной войны был заключен мир, вроде бы сочли за лучшее отсидеться в стороне и посмотреть, чем дело кончится. Начались переговоры о заключении нового мирного соглашения между новгородцами и ливонцами. В летописях есть сообщения о том, что орденские епископы и рыцари из Риги, Феллина (местное название Вильянди, русское Вельяд), Дерпта (Юрьева) прибыли в Новгород просить мира и поклялись не помогать «колыванци и съ раковорци» (то есть таллинцам и везенбергцам). В ответ новгородцы должны были обещать не нападать на подвластные немцам земли, расположенные в Южной Эстонии. Через некоторое время новгородцы отправили в Ригу ответное посольство («ездивъ Лазорь Моисиевичь»). Договоренность была окончательно достигнута, епископы и магистр Ливонского ордена Отто (его фамилию называют различно - фон Лютенберге, но также иногда фон Роденштейн – так у Карамзина и еще у некоторых авторов, в том числе у одного немецкого хрониста; магистр Отто занимал свою должность в 1266-1270 годах),- они все поклялись на кресте не помогать датчанам. Был составлен письменный текст договора, скрепленный печатями великого магистра и городов Риги, Феллина, Дерпта и прочих.
Новгородская летопись: «И прислаша Немци послы своя, рижане, вельяжане, юрьевци и изъ инехъ городовъ, с лестью глаголюще: «намъ с вами миръ; перемогаитеся с колыванци и съ раковорци, а мы к нимъ не приставаемъ, а крестъ целуемъ». И целоваша послы крестъ».
Псковская летопись: «Прислаша немцы послы свои с лестью глаголюще: «Мы с вами мирны, перемогайтесь с колыванцы и с раковорци, а мы им не помогаем и в том крест целуем». И на том крест целоваше пискупи и Божии дворяне (епископы и орденские рыцари)».

Однако, как вскоре с изумлением и негодованием выяснили русские, немцы клятву не сдержали. Есть предположение, что вся затея с переговорами со стороны немцев была не более чем ловушка для русских, в которую они, заранее сговорившись с датчанами, постарались их заманить. Что им в результате предпринятых усилий блестяще удалось. Клятва на кресте, данная еретикам и язычникам, у католиков считалась не действительной, поскольку нарушить ее - это ведь в данном случае не грех. Католическое духовенство легко освобождало свою паству от ответственности за столь малозначащий проступок. Однако православные думали иначе (в Новгородской летописи немцы названы «крестопреступницы»), да и в душах католиков сомнения на самом деле оставались. Поэтому страшный разгром союзных датско-немецких войск при Раквере мог быть воспринят верующими людьми как наказание Господне. Впрочем, немцы со своей стороны пытались оправдываться – то ли их тоже в чем-то обошли, то ли они чего-то недопоняли… в общем, не так уж они были и виноваты… Старшая Ливонская рифмованная хроника содержит следующие строки: «Сам Господь захотел тогда их (русских) наказать Из-за огромного их вероломства», однако в чем конкретно заключалось вероломство русских (против вероломства немцев) хронист не уточняет. К тому же если вспомнить про обычай Божьего суда, который был внятен всем народам, наказаны-то на деле оказались немцы, не русские.

Полк немецкий, словно лес.

Итак, русское войско выступило в поход, а в середине февраля на его пути встало огромное немецкое войско - «полк немецкий, словно лес, ибо собралась там вся земля Немецкая», рассказывает новгородский летописец («и яко быша на реце Кеголе, и ту усретоша стоящь полкъ немецьскыи; и бе видети якои лесъ: бе бо съвкупилася вся земля Немецьская»). Это произошло в глубине датской Эстонии на подступах к Раквере-Раковору, как можно понять из летописи – в 7 верстах от замка, на реке Кегола (Койла, немецкое название - Зембах), неподалеку от Махольмской церкви (о чем есть упоминание в хронике Вартберга).

Орденское войско выступило под Везенберг-Раквере на соединение с датскими войсками из Дерпта под командованием епископа Дерпта Александра (Ливонская рифмованная хроника). Магистр Отто в это время находился в другом походе. В связи с последним обстоятельством ливонцы не смогли выставить против русских большие силы. Ливонская хроника говорит о 34 орденских братьях, принявших участие в походе во главе отрядов из Феллина, Леаля (замок в Западной Эстонии, в земле Ляэнемаа – немецкое Вик) и Вейсенштейна (краткая справка помещена выше). 34 рыцаря плюс командир – это точное число рыцарей, необходимых для построения клина из пяти шеренг (когда в первом ряду (шеренге) стояло трое рыцарей, во втором - пятеро, в третьем - семеро, в четвертом – девять, в пятом - одиннадцать). Но кто был командиром клина в данном случае, неизвестно. Известно, что отсутствующего магистра Ливонии Отто замещал брат Конрад фон Мандерен (существуют документы, составленные от его имени, которые датируются концом мая 1268 года), но о его участии в битве при Раковоре ни Ливонская хроника, ни хроника Вартберга ничего не говорит – оба хрониста называют среди командиров старшего ранга только Дорпатского епископа Александра. Всего же под орденскими и датскими знаменами собралось порядка 25 тысяч человек, но у датчан сил было больше, чем у их новоявленных союзников: «Еще больше, чем было немцев, Королевские мужи привели туда» - под «королевскими мужами» следует понимать вассалов датского короля из Северной Эстонии, «датскую чудь», так сказать. Автор Ливонской рифмованной хроники вставляет по ходу дело в свое повествование известный штамп, заявляя, что на каждого немца приходилось по 60 русских, - то есть хронист, как обычно и бывало в таких случаях, говоря о соотношении сил, не учитывает вспомогательные отряды из местных народов, а возможно, и немцев-простолюдинов.
18 февраля, в день святителя Льва, папы римского («на память святого отца Лва»), примерно в нескольких километрах (семи верстах) от крепости Везенберг (Раквере, Раковора) противники встретились на поле боя.

Обзор источников.

Источники, из которых можно почерпнуть подробности о битве при Раковоре:
Главные из них – Новгородская первая летопись и Старшая Ливонская рифмованная хроника. Здесь приводятся некоторые подробности сражения.
«Старшая Ливонская рифмованная хроника» (AELTERE LIVL AENDISHE REIMSCHRONIK) содержит 12 017 стихов и сохранилась в двух пергаменных рукописях: рижской, которая относится к середине XIV века, и гейдельбергской, выполненной в XV веке. В рижской рукописи отсутствуют (вырваны) стихи 2561–3840, гейдельбергская же пропусков не имеет.
Хроника Германа Вартберга сообщает о битвах в этот период времени очень кратко.

Также полезные сведения содержат:
Жизнеописание участника Раковорского похода, князя Довмонта (Повесть или Сказание о благовернемь князи Домонте и храбрости его), - но о битве здесь повествуется также с оставляющей множество вопросов краткостью: «и иде к Раковору, и бысть сеча велика с погаными исмци па поле чисте, и помощию святыа Софиа премудрости божиа и святыа Троици немецкиа полны победиша февраля 18 суботу сыропуспую».
Более позднее по времени написания церковное Житие Довмонта: «С помощью Божью и боевым криком напали на войско противника, круша их острием меча. Вся земля была покрыта трупами. Три дня пребывали князи на трупах и возвратились в великий Новгород».

Немецкая хроника Германа Вартберга (von Wartberge - Вартбергский), священника Тевтонского ордена, капеллана Ливонского магистра, сообщает буквально следующее:
«В 1267 году магистром был брат Оттон (Отто фон Лютенберге), о святости которого доказывают многие свидетельства. Он выстроил церковь в Моне.
В 1268 году Дмитрий, русский король, собрал многотысячное войско и смело двинулся в Вирланд, опустошая его грабежом и пламенем. Бесстрашно и мужественно вышел против него преосвященный Александр, епископ Дерптский, с вассалами своей церкви, орденскими братьями из Феллина, Виттенштеена и Леаля и их людьми и вассалами, равно как и с вассалами короля датского, между тем как магистр Оттон сражался у Двины с литовцами (куршами). В битве, бывшей при Магольмской церкви, пал преосвященный епископ Александр с двумя орденскими братьями (1268, 18 февраля, Раковорское побоище); а народ, собранный в войско, избил при вторичном столкновении у какой-то речки 5000 русских и обратил остальных в бегство (23 апреля, битва с Довмонтом Псковским на Мироповне?).
Магистр Оттон же был убит литовцами на льду с 52 орденскими братьями и 600 христианами, при Карусцене в Вике, в день св. Юлиании (16 февраля 1270 года).
(Магистр погиб в Западной Эстонии в битве рыцарей с литовцами при Карузене 16 февраля 1270 года.)
В 1270 году после этой битвы некий брат Андрей исполнял должность магистра в Ливонии. И он также пал вместе с 20 орденскими братьями в том же году в битве с литовцами».

Русский король Дмитрий.

Под русским королем Дмитрием в этом тексте согласно мнению компетентных исследователей следует понимать князя Переславля-Залесского Дмитрия Александровича (в те времена город еще назывался по старому, Переяславль-Залесский, но в тексте будет употреблено современное название). Историки спорят о том, кто был главнокомандующим в русском войске и был ли таковой вообще (похоже, что нет, видно, обошлись как-то уж без этого), однако роль князя Дмитрия и его вклад в общее дело кажется весьма весомым («Дмитрий Александрович принял деятельное участие в битве, причём объединенные силы псковичей и новгородцев своей победой в значительной степени были обязаны его храбрости»). Хотя князю было тогда всего 18 лет… весь в родного батюшку удался, в Невского героя, не иначе, тот тоже свои подвиги двадцати лет от роду вершил…
Вообще останавливает внимание, что и немецкие, и русские источники выделяют среди командиров русского войска именно Дмитрия Александровича, хотя в войске было семь главных князей, а по возрасту многие его превосходили. И он всего лишь был удельным князем Переславль-Залесского. Кончено, знатности ему было не занимать, ведь он являлся старшим сыном великого князя Александра Невского (после попавшего в опалу Василия) и его главным наследником. Но этого кажется мало. Возможно, новгородцы уже тогда прочили его себе в князья (они попросили его занять новгородский стол уже через два года). Может быть, была уже достигнута и некая договоренность. Отсюда такое уважительное отношение к молодому князю, признание его старшинства в войске, - и добычу ему первому отдавали, и летописец упоминает его все время вместе с новгородцами. В этом свете наместник князя Ярослава, другой его племянник, Юрий, сразу сделался неугодным и неприятным, возможно поэтому, когда он отступил на поле боя под немецким натиском, его поторопились обвинить в измене. Правда, позднее к этому обвинению не возвращались, и Юрий продолжал исполнять обязанности новгородского наместника. Правда, этому способствовало и то обстоятельство, что Ярослав-то был силен.
Летописи писались погодно, из лета в лето, и фиксировали события по мере их происхождения. То есть летописец, описывая события 1268 года, еще не знал, что Дмитрий будет официально приглашен на новгородский стол в 1270 году, и не подтасовывал факты задним числом… а если все же подтасовывал?.. впрочем, в 1281 году новгородцы с Дмитрием опять поссорились, и дело дошло до открытой войны. Однако немцам никакого резону не было возвеличивать князя Дмитрия в своих хрониках больше того, что он стоил на тот момент на самом деле. Их нельзя упрекнуть в пристрастности. А они его выделяют.
Есть еще одна интересная подробность, касающаяся Дмитрия Александровича. Один из сохранившихся вариантов Повести о Довмонте, рассказывая о Раковорской битве, называет князя Довмонта зятем князя Дмитрия, - но вот это, вероятнее всего, точно задним числом (ведь Повесть – не погодная летопись, она создавалась после смерти князя). Довмонт и Дмитрий в самом деле породнились, однако вряд ли это произошло до битвы под Раковором, то есть в самые первые годы княжения Довмонта в Пскове. Как-то не похоже, чтобы у него имелись уже тогда такие связи. В 1268 году оба князя о свадьбах не думали… думать им надо было о другом – в связи с предательским нарушением рыцарями мирного договора перед ними стоял «полк немецкий, словно лес», и с этим надо было срочно что-то делать…

Расстановка сил на боевом поле.

Согласно данным Ливонской хроники, рыцари построили на левом фланге свои вспомогательные силы:

Как только люди туда подошли
Братьям на помощь,
Тотчас начали строить их
На левом фланге,
Там довелось им сдержать наступление.

Отряды из датских владений заняли правый фланг:

Еще больше, чем было немцев,
Королевские мужи привели туда:
На правом фланге они стояли.

Ливонская рифмованная хроника говорит о ливонских рыцарях, что они «с честью начали битву». То есть сражение началось традиционным приемом – в бой вступила знаменитая немецкая «великая свинья». Видимо, рыцари находились по центру построения и вели все сражение, были главной ударной силой.

Применим логику и посмотрим, что выйдет. Поскольку упомянутое хронистом наступление русских, которое отбивал левый фланг, было осуществлено князем Дмитрием, то, значит, он со своим отрядом занимал противоположный немецкому левому правый русский фланг. Правда, при определении имени командира, осуществившего фланговый удар, есть разночтения, иной раз называют не Дмитрия, а Довмонта (и тому есть основания). Уравновешивая обе версии, говорят о том, что Довмонт тоже стоял на правом фланге.
Теперь проверяем свои умозаключения. Новгородская летопись пишет: «Новгородци же не умедляче ни мало, поидоша к нимъ за реку (то есть немцы и датчане стояли на другом берегу реки, ближе к Раковору) и начаша ставити полкы: пльсковичи же сташа по правои руце, а Дмитрии и Святъславъ сташа по праву же выше, а по леву ста Михаило, новгородци же сташа в лице железному полку противу великои свиньи. И тако поидоша противу собе». Все верно.
Непонятно, что значит: «Дмитрии и Святъславъ сташа по праву же выше». Отряды этих князей стояли правее псковичей, на крайнем правом фланге, или же они стояли на правом фланге за псковичами, образуя вторую резервную линию? Тогда у Дмитрия имелись под рукой свежие силы из «избранных» воинов для контр-атаки, то есть в битву через некоторое время оказался введен резерв, который все и решил, как оно в таких случаях и водилось.
В различных статьях, посвященных битве, можно встретить разночтения - иногда командиры меняются местами, князь Дмитрий с правого фланга попадает на левый или в центр, к новгородцам и князю Юрию. Но это ошибка.

Итак: правый фланг русского войска – Дмитрий, Довмонт, Святослав – против вспомогательного немецкого войска; левый русский фланг – Михаил – против датчан; центр – новгородцы – «сташа в лице» против немецкой рыцарской «великои свиньи».

Ход сражения.

«Наконец князь Дмитрий и новгородцы сломили неприятелей и гнали их семь верст до самого города… Сию кровопролитную битву долго помнили в Новегороде и в Риге».
Николай Карамзин.

Если говорить кратко, то все происходило так:
Новгородская летопись рассказывает, что 18 февраля на реке Кеголе произошло страшное побоище («яко не видали ни отцы, ни деды»). Учитывая сложившуюся ситуацию, летописец, как это обычно водилось в таких случаях, говорит о том, что таким тяжелым испытанием, каким явилась эта битва, Господь Бог наказал их за грехи. Русские потеряли многих воинов, однако в итоге одержали победу: немецкое войско бежало к Раковору. Павших было такое множество, что кони не могли ступить из-за мертвых тел.
Ливонская рифмованная хроника согласна, что сражение «на поле широком, просторном» было продолжительным и отличалось ожесточенностью, упоминает про большие потери (правда, относя их в основном за счет русских), про неоднократные передвижения войск по полю, про нанесенный русскими героический контр-удар, а затем заявляет, что победили немцы. О заключительном бегстве королевского и ливонского воинства к Раковору за 7 верст от поля боя ни словом не упоминается.
Если же говорить подробно…

Сражение с самого начала носило ожесточенный характер и продолжалось целый день. Это очень долго, такое не часто встречалось. Для сравнения – битва при Грюнвальде продолжалась пол-дня, с двух часов пополудни до вечера. Чтобы проследить основные эпизоды Раковорской битвы, приходится сравнивать летопись и хронику (поскольку и русский летописец, и немецкий хронист грешили одним и тем же – старались в первую очередь писать о своих, а о прочих сообщали между делом или даже вообще забывали сообщить), а образующиеся пробелы заполнять по своему усмотрению согласно логике.

Ливонская хроника говорит о двух колоннах русских воинов, наступавших на немецкое и датское войска, которые тем удалось отбросить и рассеять. Новгородская же летопись приводит рассказ, не обозначенный в хронике отдельно, об ожесточённом бое в центре между новгородцами и немецким «железным полком» («И тако поидоша противу собе; и яко съступишася, бысть страшно побоище»), причем в ходе этого «страшно побоище» погиб новгородский посадник Михаил и ещё 13 бояр, названных в летописи поимённо («ту створися зло велико»), тысяцкий Кондрат и ещё 2 боярина пропали без вести («без вести не бысть»), прочих воинов полегло множество («иныхъ черныхъ людии бещисла», «а иныхъ много, богъ и весть, а пльскович такоже и ладожанъ»), князь же Юрий Андреевич отступил, в связи с чем даже был заподозрен в измене («а Юрьи князь вда плечи, или переветъ былъ в немь, то богъ весть»). В общем, страшное было дело: «Мы же ту страсть видевъше».

В свою очередь Ливонская хроника рассказывает о том, как уже после гибели епископа Александра, после упорной борьбы и нескольких отступлений русских, тем не менее снова возвращавшихся в бой, победа уже стала клониться в немецкую сторону, однако тут русские сумели собраться с силами и нанесли мощный фланговый контр-удар, честь которого согласно хронисту принадлежит «королю» Дмитрию, бросившемуся в атаку во главе пяти тысяч воинов. Согласно мнению компетентных исследователей, под этим персонажем опять следует понимать князя Дмитрия Александровича, тем более, что Новгородская летопись тоже приписывает победу князю Дмитрию и новгородцам («пособи богъ князю Дмитрию и новгородцемъ»). Юноша был хоть куда. Вероятно (хотя ливонский хронист об этом не пишет), именно этот контр-удар, эта атака, предпринятая князем Дмитрием, оказалась решающей для исхода битвы, окончившейся победой русских – по крайней мере согласно Новгородской летописи, это была победа русских («милосердыи господь посла милость свою въскоре»).

Ливонская рифмованная хроника:

Русские с войском своим отступали
По полю вверх и вниз;
Снова и снова они возвращались,
Но это мало им помогло:
Много мужей их там полегло.
С честью братья отомстили
За то, что терпели
От русских долгое время.
На поле широком, просторном
Были у русских потери большие,
Печальным был для них битвы исход:
Бегом и вскачь неслись они прочь.
Русских там много побили.
Господь помог в тот раз победить:
Ведь каждый немец должен был сражаться
Против шестидесяти русских,
Это правда. Знаю я это наверняка.
Король Дмитрий был героем:

Однако, к сожалению, хронист не продолжает начатого рассказа, а вместо этого, не заботясь больше о том, что происходило в это время на поле боя между его остальными участниками, принимается вдруг с жаром вещать о подвиге 160-ти немецких рыцарей, совместно с восемью десятками пехотинцев остановивших «короля Дмитрия» с его «избранным» воинством «у речки злой». Причем число 160, приводимое в этом отрывке, противоречит числу 34, которое встречается в начале рассказа о битве. Видимо, хронист на этот раз отступает от собственного принципа говорить только об орденских рыцарях.

Ну, послушайте, что случилось.
Полк братьев в бой вступил
Против них у речки злой.
Там он (видимо, князь Дмитрий) братьев увидел.
Людей у братьев было много,
Хочу я вам сказать:
Сто шестьдесят мужей их было,
Их для него вполне хватило.
Среди них пешие воины были,
Вместе с героями они сражались,
Там, где у моста они стояли.
Много хорошего они сделали.
Человек восемьдесят их было.
К братьям они присоединились
И отбивались там от русских,
Чем многих русских огорчили.
И так вернулись братья
С большими почестями в землю свою.
Спасибо скажу я восьмидесяти мужам,
Тому, что мечи их так звенели
В нужный момент в
Поддержку братьев.
Ну, хочу я кончить рассказ о бедах.

Есть мнение, что части текста в хронике следует переставить местами, поскольку хронист после сообщения о героическом наступлении «короля Дмитрия», имевшем место в конце сражения, снова возвращается к его центральному эпизоду, – к битве между рыцарями, построенными своим «железным клином» (в переводе «полк», в хронике «vane», что означает то же, что «baner» - «знамя, хоругвь»), и противостоявшими им новгородцами. Тогда рассказ хроники и рассказ летописи полностью совпадают.
Причем в этом случае получается, что князь Дмитрий руководил и новгородцами, бившимися с немцами, и затем возглавил контр- наступление. То есть сын Невского был-таки главнокомандующим? Однако этому вроде бы противоречит то обстоятельство, что «Дмитрии и Святъславъ сташа по праву же выше». Дмитрия в центре построения не было, он со своим полком находился на правом фланге и не мог командовать еще и новгородцами, по крайней мере непосредственно…
Если же части текста не переставлять, то выйдет, что рыцари снова построились клином у моста через Кеголу («у речки злой», «там, где у моста они стояли»), схватились с князем Дмитрием и его пятью тысячами воинов и выстояли.

Правда, тут есть одно «но» - чтобы вступить в бой, русские переправились через реку (об этом говорит летопись – «Новгородци же не умедляче ни мало, поидоша к нимъ за реку»), то есть река должна была быть у русских за спиной. В каком же направлении двигался полк Дмитрия, если у реки теперь оказались немцы? «Полк братьев в бой вступил Против них у речки злой… Вместе с героями они сражались, Там, где у моста они стояли». То есть хронист определенно рассказывает об этом этапе боя как о бое у реки, у моста. Может быть, Новгородская летопись ошибается, и русские не переходили Кеголу, - тогда река с самого начала была в тылу у немцев, поэтому контр-атака и прижала их к реке?
Если же новгородский летописец все рассказал правильно, и река находилась в русском тылу, то тогда получается, что немцы в ходе битвы прошли русские ряды насквозь, оказавшись у реки, причем в этом прорыве за ними последовала и перешедшая в свою очередь в наступление пехота, во время нападения князя Дмитрия занявшая оборонительную позицию рядом с рыцарями у моста («там, где у моста они стояли»), - то есть Дмитрию, чтобы ударить на немцев, пришлось повернуть по направлению влево и даже немного назад. Вот так все и было, наверное, в самом деле…
Подобный вывод подтверждает также летопись, когда говорит, что преследование русскими дружинами вражеских воинов затрудняли трупы, густо усеявшие боевое поле, – то есть погоня русских должна была преодолеть все поле в обратном направлении. О реке же, которую, если она находилась в немецком тылу, нужно было во время бегства перейти немецким и датским вассалам, а затем и преследовавшим их русским, в летописи в этом месте повествования нет ни слова.
Все-таки получается, что битва произошла «на том», «на раковорском берегу», река была в тылу у русских, туда в ходе боя передвинулись немцы, там рыцари схватились с отрядом князя Дмитрия, - и оттуда же, от реки, русские преследовали врага до замка, но не по прямой, а вокруг поля, заваленного телами павших воинов… Или рассказ хроники о сражении 160-ти рыцарей и русских «у речки злой» на самом деле представляет собою свидетельство тылового нападения немцев, которое произошло в самом конце боевого дня, вечером? Но тогда описания последнего этапа боя в летописи и хронике отличаются друг от друга – согласно летописи, новгородцы раздумали нападать на немцев в темноте…
В общем, пожалуй, предпочтительнее считать, что немцы через вражеские ряды прошли к реке, а там их и атаковали русские. Разве так трудно было князю Дмитрию развернуть отряд, если он еще имелся в наличие?

Героический бросок князя Дмитрия и его пятитысячного отряда по возможности разобран.
Что касается продолжения рассказа о том, чем закончилась битва в целом, то хронист просто заявляет, что, дескать, «Ну, хочу я кончить рассказ о бедах», затем упоминает, что русские потеряли пять тысяч воинов (почему-то опять то же число) и что они бежали в свою землю, - поскольку битва закончилась решительной победой немцев (в принципе, нельзя отрицать, что русские от Раковора в самом деле ушли, не докончив начатого дела, то есть не взяв замка и не добив немцев… хотя они стояли на поле три дня – а это знак победы).
А потом хронист, сделав огромную купюру, ни слова не сказав о столкновении на Мироповне между немцами и псковичами 23 апреля, перескочив через целый год, сразу обращается к рассказу об ответном походе ливонского магистра против Пскова. Может быть, под победой немцев при Раковоре хронист имеет в виду локальный успех 160-ти немецких воинов «у речки злой», дальнейшее же опускает, желая вот именно что «кончить рассказ о бедах», - то есть в таком случае эта дважды процитированная здесь строка того стоит, поскольку свидетельствует о глухом признании поражения? Во всяком случае, повествование хрониста не слишком внятно, и потому допустимы толкования.
Согласно другим немецким источникам, немцы потеряли 1350 человек. Русские летописи не называют потерь («много, богъ и весть»), но из их сообщений о том, что русская конница не могла пробиться по трупам, можно сделать вывод о более значительных, чем указано, потерях среди крестоносцев.

Итак, в эпилоге хронист окончательно забывает про «мужей» датского короля и вообще про все прочее крестоносное воинство и не говорит о нем больше ни слова. А ведь этому воинству на самом деле пришлось совсем несладко. Новгородский летописец, не имея в отличие от своего немецкого коллеги по перу причин что-либо умалчивать, рассказывает о преследовании обращенного в бегство противника на протяжении 7 вёрст до самого Раковора - тремя дорогами в объезд, потому что «кони не могли ступать по трупам» («и гониша ихъ, бьюче, и до города, въ 3 пути, на семи верстъ, якоже не мочи ни коневи ступити трупиемь»).

О ходе сражения имеется еще одна подробность (не из Ливонской хроники, из Новгородской летописи), - к вечеру к месту битвы подошел ещё один немецкий отряд, разоривший и разграбивший новгородский обоз. Когда русские возвратились из своего преследования разбитого ими противника на место битвы, то как раз и застали немцев за этим занятием. Отряд был большой и хорошо вооруженный, в нем находились немецкие рыцари: «иныи полчищь свинью великую». Сгущалась темнота, ночной бой мог быть чреват неразберихой, поэтому новгородцы решили дождаться утра. Но под покровом ночи немецкий полк отступил, наутро русские поблизости его не обнаружили. При описании этого эпизода в него вставляют имя князя Дмитрия, как уже установленного главного действующего лица, хотя в летописи такой подробности нет.
Новгородская первая летопись: «И тако въспятишася от города, и узреша иныи полчищь свинью великую, которая бяше вразилася въ возникы новгородьскые; и хотеша новгородци на нихъ ударити, но инии рекоша: «уже есть велми к ночи, еда како смятемся и побиемся сами»; и тако сташа близъ противу собе, ожидающе света. Они же оканьнии крестопреступници, не дождавъше света, побегоша».

Относительно этого второго немецкого полка есть предположение, что то была заранее спланированная засада, то есть немцы сделали попытку учесть полученный ими в свое время урок Ледового побоища и несколько изменить свою тактику, применительно к тактике врага. Главный «железный клин» традиционно ударил в центр русских войск, русские выдерживали лобовой удар, пока могли, однако в результате «великая свинья» все же прорубилась через русские ярды насквозь, до реки. В этот момент русские могли сдавить фланговыми построениями узкую колонну наступавших (именно это было проделано на Чудском озере Александром Невским), поэтому немецким командованием было предусмотрено, что к тому времени, когда придет пора гибельного русского маневра, когда они попробуют это сделать, второй немецкий полк неожиданно появится у них в тылу. Тогда русские окажутся между двух огней.
Расчет немцев вроде бы был верен (если этот расчет имел место на самом деле, а не в теории), но все же не сработал. Русские ввели в дело заблаговременно оставленный в тылу правого крыла и не смотря ни на какие трудности сбереженный резерв, нанесший сокрушительный фланговый удар, которого, собственно, и ожидали немцы, но их второй полк почему-то опоздал со своим вступлением в бой.
Когда же он тоже был наконец введен в действие, то оказался разгромлен русский тыловой воинский обоз, но «большой полк» новгородцев, который должен был попасть в окружение, избежал этой участи, поскольку к этому времени ситуация на поле изменилась, - в кровавом сражении благодаря мужеству и упорству русских воинов, а также опыту воевод, произошел решающий перелом: они сумели не только выстоять и отбиться, но переломили ход сражения и сами перешли в наступление, преследуя обращенный в бегство, обессилевших крестоносцев до Раковора (то есть замка Везенберг). Что же касается второго немецкого отряда, то планы немцев провалились, и он свою задачу выполнил не до конца, только отчасти, помешав русским на плечах отступавших ворваться в Везенберг и заставив их, бросив погоню, вернуться на поле боя, - однако далее, увидев, что главные силы немцев и датчан бежали в замок, воины этого отряда отступили под прикрытием темноты, не дожидаясь утра, которое принесло бы им неравный бой с русскими.
Можно сделать вывод, что русские воеводы переиграли немецких полководцев. Несмотря на общую картину кровавой сумятицы, обстановку «мясорубки», кто-то не терял головы в самые отчаянные моменты и точно знал, когда, что и как нужно делать. И вряд ли этот «кто-то» был юный Дмитрий Александрович. А почему второй немецкий полк опоздал с прибытием на поле боя, в принципе, остается загадкой. Командир этого полка допустил ошибку? В конце концов и опытные командиры порой ошибаются… тут как-то сама приходит в голову мысль о дезинформации противника. А может быть, этот полк и не отряжался в резерв для выполнения особой тактической задачи, а просто спешил на место соединения ратей, но не сумел придти вовремя, вместо утра подоспел только к вечеру, и далее уж действовал так, как получилось, как оно вышло… Что же касается разгрома русского обоза, то на ум приходит также, что ведь орденские немецкие рыцари далеко не отличались той святостью, которую им приписывают хроники. Реальная возможность получить богатую добычу могла вскружить голову этим героям, они легко предали общее крестоносное дело, даже и не подумали прийти на помощь своим, и в то время, когда на поле происходили решающие для исхода битвы события, забыли о своей тактической задаче и занялись личным обогащением. Почему бы и нет?

Новгородская первая летопись: «Новгородци же стояша на костехъ 3 дни, и приехаша в Новъгородъ, привезоша братию свою избьеныхъ, и положиша посадника Михаила у святои Софьи. Буди, господи боже милостивыи человеколюбче, въ ономь веце стати со всеми угодившими ти от века, иже кровь свою прольяша за святую Софью, животъ свои отдавше честно. И даша посадничьство Павше Онаньиничю; а тысячьского не даша никомуже, ци будеть Кондратъ живъ».
Неизвестно, нашелся ли в конце концов пропавший при Раковоре тысяцкий. Вряд ли, хотя сограждане и не торопились его хоронить. Зато останавливает внимание сама подробность о том, что в жуткой неразберихе сражения знатный воин мог пропасть без вести… убитого не опознали среди трупов… трудно даже вообразить себе, что же там творилось… «средневековая мясорубка»…

Князь Довмонт или князь Дмитрий.

Теперь надо поговорить о роли в сражении Псковского князя Довмонта. Поскольку мы сегодня, задним числом, точно знаем, что это был выдающийся воин и полководец, то неужели же он никак себя не проявил?
Возвращаемся к строкам Ливонской хроники о решающей атаке русского пятитысячного отряда:

Король Дмитрий был героем:
С пятью тысячами русских избранных
Воинов предпринял он наступление,
Когда другие войска его отступили.

Дело в том, что относительно имени русского короля, названного в этом отрывке, в разных списках хроники имеются разночтения. В некоторых известных списках хроники названо другое имя – «Dunctve, Tunctve» - Дунктве. Ничего не напоминает? Конечно, это Довмонт, Домант. Однако существует авторитетное издание хроники Л.Мейера (Meyer 1848), где стоит имя Dimitre – Дмитрий, а в хронике И. Реннера, который использовал один из неизвестных ранее списков СРХ, также говорится о князе Димитрии - сыне Александра Невского (Renner 1876). Не лишним будет вспомнить и хронику Германа Вартберга, в которой князь Дмитрий, опять же названный русским королем, выставлен командующим всем русским войском: «Дмитрий, русский король, собрал многотысячное войско и смело двинулся в Вирланд». И Новгородская летопись тоже особо отличает князя Дмитрия: «пособи богъ князю Дмитрию и новгородцемъ»… И Псковская летопись отдельно упоминает «храборства великого князя Дмитрея», а вот о том, что Довмонт командовал при Раковоре контр-наступлением, не говорит… собственно, русские летописи вообще не приводят каких-либо подробностей относительно участия Довмонта в бою, и это молчание само по себе красноречиво – значит, он ничем особенным не отличился – впрочем, если не считать подвигом само участие в этом жутком побоище… Так что, видимо, юный Дмитрий Александрович на самом деле сыграл в битве при Раковоре ключевую роль, хотя она больше подошла бы опытному Довмонту, - достойный истинный сын своего отца, Александра Невского.

Тем не менее в некоторых статьях, на основании данных хроник, на основании предположения, что новгородский летописец мог сознательно умолчать о подвигах псковичей и их князя, поскольку новгородцы были весьма предвзяты в отношении своего своевольного пригорода, на основании предположения, что псковичи, составляя впоследствии биографию своего обожаемого князя, просто не посмели расписывать его подвиги в Раковорском сражении в ущерб новгородцам (хотя все его прочие сражения и победы в посвященной ему Повести описываются весьма подробно и вообще Повесть сочинялась много позднее Раковорского побоища), а также исходя из того факта, что в следующем году немцы напали на Псков, возможно, желая отомстить именно Довмонту (хотя не стоит забывать, что Псков располагался ближе к немецким владениям в Латвии и Эстонии, чем Новгород, и именно Псковщина была для немцев желанной добычей), - на основании всего этого честь подвига и победы при Раковоре все-таки отдается Довмонту… это он нанес решающий удар по врагу, разгромив основные силы ордена – талантливый опытный командир, смелый мужественный воин - а не 18-летний мальчишка…
Какой же вариант предпочтительнее? В спорных случаях следует обращаться к наиболее непредвзятой стороне, а это сторона вражеская. Так что снова беремся за зарубежные источники. «Даже немецкие хроники назвали Довмонта героем Раковорской битвы». Звучит красиво, однако мы уже в курсе того, что предположительное прочтение имени раковорского героя в Старшей Ливонской рифмованной хронике – Дмитрий, это устанавливают немецкие исследователи, так что вряд ли князь Довмонт в самом деле упомянут хронистом в рассказе о Раковорской битве... Легенды складывались не только в далеком прошлом, их продолжают складывать и поныне.

Версия, уравнивающая обе предыдущие – князь Довмонт участвовал в атаке пяти тысяч воинов наравне с князем Дмитрием, почему их имена на равных попали в хронику, но затем при переписках текстов разделились. В этом ничего невозможного нет.

Еще один вариант развития событий, - идея контрудара принадлежала Довмонту, хотя тактически ее (с его подачи, по его совету – по его приказу, наконец) выполнил Дмитрий Александрович. Ведь недаром Довмонт находился на правом крыле русского войска – возможно, это он осуществлял общее командование этим крылом (то есть был большим воеводой фактически, тогда как формально им считался более знатный по происхождению Дмитрий) – и это он, Довмонт, решал, когда стоит ввести в битву резерв. Ливонский хронист, конечно, мог об этом не знать. Он просто описал события битвы так, как они произошли с точки зрения воевавших на поле Раковора немцев. В таком случае получается, что роль Довмонта в сражении в самом деле несколько занижена – несправедливо и не по заслугам.

Поход псковичей на Вируян.

Возвращаемся на кровавое поле Раковора.
Немецкие исследователи Ливонской рифмованной хроники склоняются к мысли, что в конце боевого дня при фланговом ударе русских по немецко-датским крестоносцам руководил князь Дмитрий Александрович, не Довмонт Псковский. Хотя разночтения в списках хроник при этом все же позволяют двоякую реконструкцию степени участия двух исторических личностей, двух известных полководцев в судьбоносном для исхода битвы событии.

Зато Довмонт определенно сказал свое слово после битвы, этого у него уже никак не отнимешь.
Разбив королевское войско и угробив епископа Дерпта Александра (причем ливонский хронист отрицает, что ливонские рыцари были разбиты тоже), «три дня пребывали князи на трупах и возвратились в великий Новгород». Замок они брать не стали (а ведь готовились, «пороки» строили). В это время Псковский князь предпринял самостоятельный поход вглубь владений датского короля, в землю Вируян (Вирланд, Вирумаа). Это был не самый далекий рейд, поскольку войско уже находилось в земле Вируян, псковичи просто быстро пробежались по тем местам, где они еще не были и где было, что разрушить и что забрать, и дошли до самого моря, однако Таллин (Ревель, Колывань), вероятно, обогнули стороной.
В Новгородской летописи об этом походе ничего нет, но Псковская зато заходится в восторге.
Повесть о Довмонте, Псковская летопись: «И прошед горы непроходимаа, и иде на вируяны, и плени землю их и до моря, и повоева Поморье, и паки возвратився, и исполни землю свою множеством полона. И славна бысть вся земля ею во всехъ странах страхом грозы храборства великого князя Дмитрея, и зятя его Домонта, и мужь ею новогородцовъ и псковичь».
Житие: «Благородный князь Домант с войском своим прошел горы непроходимые (языческие), называемые Вируян, и всех живущих там повоевал, богатство и сокровище их отнял. Разжигаемый божественною ревностью, жилища демонские разрушил, пленил землю до моря. И возвратился в город Псков с множеством пленных». Автор Жития счел нужным добавить в прагматичный рассказ Повести подробность вполне в духе агиографических канонов – что вчерашний язычник проявил себя ревностным сыном христианской церкви и не только деятельно занимался стяжательством, но и вершил богоугодные дела, громя языческие капища («жилища демонские»). Однако на самом деле Довмонту и его отряду было не совсем до этого, разве что кое-что сожгли мимоходом… целью их предприятия борьба с язычеством не являлась.

В статьях, посвященных Раковору, встречается упоминание, что в это же время, в ходе псковского автономного предприятия, русскими был взят Дерпт. Однако это, скорее всего, опять современные легенды, это вряд ли соответствует происходившему в 1268 году. Псковичи из своего короткого рейда по тылам врага к датскому Поморью должны были возвращаться не через немецкие владения по левому берегу Чудского озера, а следовать той же дорогой, которой пришли – к Нарове и на правый берег Чудского озера, в Псковские земли. После тяжелого сражения у Довмонта не могло набраться столько сил, чтобы устроить еще и полномасштабную войну с немцами и тем более штурмовать Дерпт. Довмонт ходил на немцев в поход позднее, вот тогда и «грады их пожже».

Итак, в то время, когда новгородцы совершенно изнемогли после тяжелой многочасовой битвы, три дня с трудом приходили в себя, оплакивали свои огромные потери и хоронили многочисленных убитых, а потом, бросив не взятым замок (поскольку они были не только измучены, но и деморализованы гибелью командиров) и не развив свою победу грабежом окрестностей, ушли домой, увозя с собой трупы знатных воинов, - Довмонт и его люди оказались вполне в состоянии устроить рейд по тылам врага. И это при том, что правый псковский фланг участвовал в битве с самого начала и до конца, схватившись с немецким левым крылом, и псковичи атаковали противостоявшего противника одновременно с новгородцами, которым противостоял «железный полк» рыцарей, недаром хронист говорит о двух колоннах нападавших русских воинов. Таким образом, замечание хрониста насчет того, что вспомогательному немецкому войску («люди туда подошли Братьям на помощь»), выстроенному на левом фланге, «довелось сдержать наступление», - это замечание, может быть, относится вовсе не к произошедшему в конце битвы контр-удару князя Дмитрия, а к сражению с псковичами, которые выступили против «людей братьев» всем полком, колонной, под руководством своего князя - Довмонта. Согласно летописи, потери псковского полка были весьма велики («а иныхъ много, богъ и весть, а пльскович такоже и ладожанъ»). Однако, судя по сохраненному боевому потенциалу, псковичам не пришлось так плохо, как новгородцам. Остается заключить, что Довмонт в самом деле был воин опытный, а головы не терял никогда. Вот такие-то не только побеждают, но и остаются в живых. Уж он-то точно знал, когда надо с горсткой людей бросаться на превосходящего его в несколько раз врага, причем не для того, чтобы погибнуть со славой, а для того, чтобы со славой победить, а когда следует проявить осторожность и сдержанность, поберечь силы для других славных дел.
Да что там, иначе и быть не могло, ведь лучше и точнее всего этого человека характеризует история о его мести королю Миндовгу. Не стал он рисковать своей жизнью ради рыцарской чести, не помчался очертя голову мстить королю за обиду, а предпочел затаиться, выждать время, а уж тогда и нанес удар – верный удар. Такой стиль мести, путем заговора и последующего внезапного нападения, не каждому придется по нраву. Но на самом деле победить и уцелеть можно было только так. Довмонт, воевавший всю жизнь и прошедший через многие разнообразные переделки, сумел дожить до глубокой старости (это в его-то лихое время и при его-то экстремальной профессии) и умер мирной смертью в своей постели, среди своих родных и любимых. Вот это финал так финал. Он всегда был верен себе – и одной осенней ночью где-то в литовской лесной глубинке, когда старый король себе на беду спал спокойным сном в объятиях новой жены, и проспал явившуюся за ним смерть, и на берегу Двины где-то возле соснового бора, когда после удачного грабежа в землях другого своего врага, князя Герденя, опозоренного им к тому же уводом в плен жены, врасплох застал и разогнал его большое, но бестолковое, не собранное войско, и на кровавом поле Раковора, когда погибли командиры новгородского полка, когда отчаянный молодой князь повел в атаку свой отряд, решая исход сражения, - сражения, после которого, пока новгородцы безрезультатно искали пропавшего тысяцкого Кондрата, только один Довмонт отправился пожинать плоды победы. И это, на самом деле, замечательно. Напрасные жертвы никому в конечном счете не нужны. Раз можно было умелым командованием попытаться уменьшить потери и сберечь боеспособность хотя бы части войскового соединения, раз это было сделано – то это достижение.

Летописи не говорят, с какими силами Довмонт совершал свои единоличные подвиги «иде на вируяны, и плени землю их и до моря, и повоева Поморье». Может быть, это был все тот же отряд «съ мужи псковичи, съ 3-ми девяносты», его двор, с которыми он ходил на Полоцк в самом начале своей карьеры Псковского князя и в числе которой, конечно, находились его те самые 70 литовских воинов, малая ближняя дружина, сопровождавшая его на заключительном этапе эвакуации в Псков из завоеванных Войшелком и его подручными (князем Герденем) Нальщан. Однако после тяжелого боя даже элитная конница могла понести серьезные потери, несмотря на профессионализм и лучшее вооружение, поэтому ее поредевшие ряды Довмонт для выполнения поставленной задачи должен был пополнить воинами из других отрядов, теми, кому повезло не погибнуть и не получить серьезных ран.
Итак, Довмонт «иде на вируяны, и плени землю их и до моря». Согласно летописи, он здорово обогатился в этом походе, однако та же летопись ничего не говорят о том, что он поделился со своими союзниками, вовсе нет, зато упоминается, что возвратился он в Псков, «исполни землю свою множеством полона». Добытчик, одно слово.

Надо думать, в Пскове его встретили с радостью. Опять цел и опять не с пустыми руками. Радость была бы еще большей, если б не тяжелые потери в Раковорской битве. Все-таки возвращение победителей было наверняка отмечено, хотя пир получился и не самым веселым. Да и вообще, по всему выходило, что следовало немедленно браться за дела, которые сами собой не делаются. Битва при Раковоре была только первой ласточкой в череде последующих трагических событий. Новгородцы, затеяв войну с одними датчанами, а получив в результате войну на два фронта, с датчанами и ливонцами, разворошили осиное гнездо. Раковор не взяли и не разрушили, основные силы рыцарей разбиты тоже не были, а разозлили их сильно. Между тем ближе всего к немцам находился Псков, а не Новгород. Так что все еще было впереди. Так что важно было не расслабляться.

МЕМОРИАЛ СЛАВЫ.

«Благоверный князь Тимофей поставил церковь во имя св. мученика Тимофея, своего небесного покровителя, и великолепно ее украсил. До сего дня она сияет всем во славу Божию».
Житие Довмонта.

«своего рода мемориал воинской славы»
Комеч А. И. Каменная летопись Пскова XII - нач. XVI в. М., 2003. С. 70.

Считается, что именно после битвы под Раковором Довмонт построил в Пскове церковь во имя своего небесного покровителя святого Тимофея Газского (или Палестинского). Правда, в его Житии (Распространенная редакция Повести) основание церкви стоит после того, как сорвался подготовленный князем Ярославом весной 1267 года поход на Псков, и до похода на Раковор. То есть Довмонт благодарил своего святого за избавление от опасности со стороны великого князя. То есть церковь, возможно, была посвящена памяти этого события, или в более широком смысле вокняжению Довмонта в Пскове, а не Раковорскому побоищу (произошедшему в день святителя Льва). Однако в данном случае житийным сведениям не слишком доверяют (это ведь поздняя компиляция), и потому общепринято последнее. В старой Повести о Довмонте информации о построенных им церквах не имеется вообще, но другие источники (Псковская летопись, Житие) содержат сведения об этих постройках и указывают имя заказчика. Согласно летописи, Довмонт основал Тимофеевскую церковь в 1268 году, после Раковора.

Есть, правда, одно упоминание о постройке Довмонтом еще одной церкви, в честь победы в битве с Герденем на Двине 18 июня 1266 года, одержанной в день воина-мученика Леонтия Трипольского. Так утверждает один из вариантов Средней редакции повести о Довмонте: «…и коего дни бысть преславная та победа, созда князь блаженный храм во имя святаго». Однако основание Леонтьевской церкви остается под сильным вопросом.

То есть заключаем – Тимофеевская церковь была построена первой, в период времени начиная со второй половины 1266 года (хотя как начальная граница предпочтительнее 1267 год) - и до конца 1268 года.

С тех пор после своих памятных побед Довмонт основывал в Пскове церкви. Общепринято, что таких церквей было три (Тимофея Газского, Георгия Победоносца, Федора Стратилата).
Все церкви стояли перед кремлем, на территории, известной как Довмонтов город. Их образно называют мемориалом воинской славы. Тут могло сказаться желание князя показать новым согражданам свое христианское благочестие. А возможно, он уверовал в Христа искренне и искренне благодарил его за помощь в боях. Вообще стоит отметить, что по его поступкам можно понять, насколько серьезно он отнесся к перемене веры – очень серьезно… а уж по душевным переживаниям или по политическим причинам… или тут имел место некий синтез… об этом речь молчит…
Осуществление же славной традиции по основанию церквей базировалось на богатой добыче, которую Довмонт неизменно доставлял из своих походов. Добытчик. «Прибежав» в Псков из Литвы гол, как сокол, князь явно торопился упрочить свое благосостояние, однако скаредным не был… Церкви возводились небольшими, но каменными, со всей добротностью. «Можно себе представить, как это все было по сердцу псковичам».

Житие Святого князя Довмонта, современное изложение: «У святого защитника Дома Святой Троицы был еще один благочестивый обычай: в благодарность Господу, Именем Которого он одерживал победы, не зная поражений, благоверный князь Довмонт рядом с Кремлем возводил храмы в честь того святого, в день памяти которого одерживал победу. Ставили там храмы по особым обетам и другие жители Пскова. Небольшая территория нынешнего Довмонтова города в последующие века была сплошь покрыта храмами».

Кроме того, есть предположения, что Довмонт имеет отношение к основанию одного или двух монастырей и, соответственно, к строительству главных монастырских соборов. Один монастырь – Снетогорский с главным храмом Рождества Богородицы, примерно в 30 километрах от Пскова на высокой обрывистой горе над Великой. Он возник на этом месте во времена Довмонта, в 1299 году был сожжен немцами, и князь приказал восстановить его главную церковь. Может быть, он в самом деле был причастен к его основанию и позаботился о разоренной обители как ее донатор. (При основании и вообще в старые времена Снетогорский монастырь был мужским, в наше время он женский, девичий). Второй возможный Довмонтов монастырь – княжеский девичий Рождества Богородицы в Довмонтовом городе. Перед кремлем с восточной стороны в самом деле существовала церковь Рождества Богородицы постройки 14-того века, от нее уцелели нижние части стен. Может быть, на ее месте стоял собор когда-то существовавшего здесь монастыря, основанного Довмонтом. Либо это поздняя легенда, которая возникла на перекличке одинаковых посвящений церквей Рождеству Богородицы в Довмонтовом городе и в Снетогорском монастыре, а то, что якобы существовавший в кремлевском предместье монастырь был девичьим – апелляция к позднему этапу истории Снетогорского монастыря, который стал девичьим.
Все церкви Довмонта строились за пределами кремля, перед его южной, приступной стеной (Першами), но до наших дней сохранились только их каменные фундаменты. Однако благодаря этому обстоятельству мы точно знаем, что Тимофеевская церковь, вероятнее всего, первая и в любом случае самая главная среди всех прочих своих сестер, находилась западнее дороги, ведущей в кремль, недалеко от второй крепостной стены, которую называли Домантовой (Довмонтовой). Впоследствии, в XIV веке (либо до 1373 года, либо в 1374 году), из-за с перепланировки кремля, повлекшей за собой большую стройку в центре Пскова, а также из-за роста почитания ее основателя, она, сильно обветшавшая от времени, была заново перестроена. В связи с этим иногда даже предполагают, что первоначально она была деревянной, но это вряд ли – археологи нашли в Довмонтовом городе следы только одной деревянной церкви, построенной в XII веке и затем вскоре перестроенной в камне, эта церковь, скорее всего, Дмитрия Солунского, никак не Тимофея Газского.
Позднее церковь, основанная Довмонтом, была перестроена и посвящена уже не только его святому, но и ему самому. Вблизи Тимофеевской церкви учеными в наше время, во время раскопок, были обнаружены литовские захоронения - могилы дружинников Довмонта, тех самых его семи-шести десятков отчаянных бойцов из малой ближней дружины, пришедшей с ним из Литвы. Вот где упокоились в конце концов все эти храбрецы, честно и отважно оборонявшие свою вторую родину. В церкви Тимофея Газского был погребён когда-то и сам Довмонт. Но в 1268 году до этого было еще далеко.
(Декабрь 2012г.)
**********
Продолжение.

История России полна трагических и героических моментов, о которых порой забывают. Но именно благодаря уникальной способности русских мобилизовать все свои ресурсы, вплоть до самопожертвования, в самые тяжёлые моменты их истории и создали Россию - государство, занимающее 1/3 Евразии. Раковорская битва 1268 года является прекрасным образчиком этой способности народа российского, унаследованная от их славных предков. В этом историческом событии есть всё: и военные неудачи, а потом героическая победа, вероломство и коварство как сейчас бы сказали «западных партнёров», которые в итоге только распалили благородную ярость и доблесть полков русских. Но обо всём по порядку.

Тучи снова сгущаются

Римская католическая церковь во главе с Ватиканом не оставляла попыток усмирения славян и балтов. Северные Крестовые походы (1198 - 1411) были следствием последовательной политики западного католического мира.Провозглашённая концепция «натиска на восток» подразумевала под собой агрессивное продвижение католицизма на земли местных племён. Нет, это уже не смиренные «агнцы божьи», которые ещё вчера коленопреклонённо просили у полоцкого князя Владимира позволение нести слово божье на землях ливов и латгалов. Волк в овечьей шкуре очень быстро показал клыки и серьёзность своих намерений. Западный мир обладал всеми компонентами для успешного порабощения населения: огромные материальные ресурсы, полученные вследствие грабительских Крестовых походов в Иерусалим. Кроме обширной материальной базы, Западная Европа располагала и огромным количеством профессиональных воинов. Странствующие рыцари жаждали найти себе применения и завоевать своё место под солнцем. Право майората (наследство в виде замка и земель, которое в большинстве случаев доставалось старшему сыну) открывали для младших отпрысков благородных родов только две перспективы в то время: постриг в монахи либо жизнь странствующего рыцаря. Поэтому рыцарские ордена не испытывали проблем в комплектовании своих подразделений личным составом. Необходимо упомянуть и идеологическую составляющую. Нести веру огнём и мечом - это богоугодное дело, которое приведёт рыцаря в Рай и даст уважение среди современников и полное отпущение грехов, а в ряде случаев избавит и от судебных разбирательств. Поэтому наиболее яркие представители западного католического мира всеми силами жаждали попасть под знамёна Крестовых походов, чтобы нести свет Истины, от которого содрогнулись все, кому выпало несчастье попасть под действие разрушительной военной мощи крестоносцев. Они очень быстро показали примеры Любви и Милосердия в трактовке концепции Drang nach Osten. История Эстонии, как практически и всей остальной Прибалтики, повествует о тех страшных временах средневекового мракобесия: сжигались дома, непокорные уничтожались, их имущество разграблялось - в Риме, впрочем, результатами просветительской деятельности были вполне довольны. На местах прежних городищ основывались новые города, а земли усилено колонизировались. Под контроль попали земли от Поморья до Западной Карелии, включая Юго-Западную Финляндию и аппетиты только усиливались. Русские княжества понимали, что мирно сосуществовать не удастся.

Положение осложнила и внезапная смерть Александра Невского. В нём видели защитника, военачальника, способного отразить агрессию Ливонского и Тевтонского рыцарских орденов. К немецким захватчикам присоединилось королевство Дания. Датская Эстляндия или Герцогство Эстляндия -стало результатом покорения северной Эстонии датчанами в 1219 году. Объединившись, эти силы стали не только успешно конкурировать в деле освоения и колонизации тех земель с русскими княжествами, но и создали угрозу геноцида языческих племён и дальнейшего вторжения на земли славян.

Ливонский орден

Рыцарский орден красного меча и креста (его ещё называют орденом меченосцев или Ливонский) был создан 1202 году как орудие экспансии католицизма. При вступлении давалось множество обетов и торжественных клятв посвятить себя полностью и без остатка служению Богу. Силой меча и молитвы, послушания и аскезы установить христианские законы на землях «проклятых язычников». Регламентировалось также хранить молчание, духовную и нравственную чистоту. Избегать алкоголя, женщин и различных увеселений в виде охоты и рыбалки. Сундуки не запирать, чтобы духовный наставник в любой момент мог тебя проверить. Ибо стяжательство есть грех страшный. Но на практике рыцари довольно быстро подтвердили закон развития и трансформации всех добровольческих полувоенных организаций, избравших насилие как метод борьбы со Злом. Ощущение силы и полной безнаказанности очень быстро превратило «защитников слабых и угнетённых» в грабителей и убийц. Достаточно упомянуть факт гибели первого магистра ордена Винно фон Рорбаха от руки собственного рыцаря, которого возмутили случаи взяточничества, грабежей и других преступлений. Викберт, так звали того рыцаря, снёс голову ударом топора своему магистру и убил священника Иоанна. За это его приговорили к казни.

Войско Ливонского ордена было могущественным. Постепенно в него вливались покорённые и крещёные племена латгалов и эстов. Псков тоже присылал своих отборных и опытных воинов помогать грабить другие народы. Но 22 сентября 1236 литовское войско вместе с племенами куршей, жемайтов и земгалов нанесли сокрушительное поражение в битве при Сауле ордену Меченосцев и дружине псковичей, отвадив оккупантов на целых 7 лет от своей территории. Остатки Ливонского ордена рыцарей влились в ряды тевтонцев. Ещё только предстояли славные победы на Чудском озере и Раковорская битва ожидала своего часа, но мощь крестонцев уже не казалась неоспоримой. Литовцы доказали что даже самого сильного врага можно победить умением, хитростью и верой в свои силы.

Довмонт - великий воин из Литвы

Личность этого полководца и сведенья довольно противоречивы. Одно можно сказать - этот человек был храбрым воином и не боялся идти на риск, что, конечно, сыграет свою роль в будущем противостоянии с крестоносцами. Довмонт князь литовский считается сыном Миндовга, но это маловероятно и историки яростно спорят по этому поводу. Необходимы некоторые пояснения, которые помогут разобраться с непростой ситуацией, происходившей на территории современной Беларуси и не только. Сложилось Великое Княжество Литовское, включавшее в себя не только территорию современной Литвы, Латвии и Беларуси, части современной России, Польши и Украины. Её население призвала литовского князя Миндовга к себе на княжение. И когда у него случилась трагедия (умерла его жена) он взял её сестру замуж, отобрав у Довмонта, который никогда и никому не прощал обид. И при первом удобном случае Довмонт убивает своего обидчика, вступив в заговор с Тренятой. Но у Миндовга остался сын Войшелк, который, несмотря на то, что был монахом, смог достойно отомстить за смерть отца и братьев. Довмонту пришлось спешно покинуть Великое Княжество Литовское и осесть в Пскове, где его приняли и крестили. У беглеца появился новый дом, который он будет впоследствии яростно защищать.

Русские князья

Ухудшение положения русских земель было связано не только с угрозой завоевания с Запада. Масло в огонь подливали постоянные междоусобицы удельных княжеств. Причины грызни могли быть самыми различными: от банальной неприязни, связанной с завистью (пример Святослава, которого псковичи изгнали, усадив на посад Довмонта) до банальной конкурентной борьбы между городами за сферы влияния, земли и преференции в торговле. Так или иначе, но происходили стычки, приносящие смерть, разрушение и разграбление. Это умело использовали враги древнерусских княжеств: Золотая Орда, крестоносцы, Великое Княжество Литовское. Да и самим князьям приходилось вести довольно вдумчивую политику с постоянной оглядкой на Вече. Не понравился - с глаз долой - из сердца вон. Одним словом - волеизъявление народа в действии. Поэтому служение народу и грамотное управление были залогом того, что князь и его дружина не останется без своих «кормлений». Показателен такой факт. Возмущённый великий князь Ярослав Ярославович решил провести по-настоящему «правильные» выборы. Для этих целей он набрал войско в Суздальской земле и пришёл с ним в Новгород, чтобы потом изгнать Довмонта и снова вернуть своего сына к управлению Пскова. Не получилось. Народ Новгорода в ультимативной форме объяснил, что они думают по поводу его затеи с выборами и куда он, вместе со всем своим избирательным штабом и электоратом может пройти, кроме Пскова. Князю пришлось расформировать войска. Подведя итог всему вышесказанному необходимо отметить следующее: русские земли были наиболее уязвимы вследствие своей раздробленности и противопоставлении своих собственных интересов общему благу. Но уже постепенно приходило понимание того, что необходимо объединяться в единый кулак. Внешние угрозы не только мешали дальнейшему развитию русских княжеств, но и ставили под сомнение их дальнейшее существование.

Происки врагов земли русской

Крестоносцы успешно оправились после двух сильнейших оплеух, которые им нанесли сначала язычники - литовцы 22 сентября 1236 на праздник посвящённый Богине Жемяне - Матери Земли (битва при Сауле), а затем разгром на Чудском озере устроенный Александром Невским, которого Русская православная церковь почитает святым. С маниакальной педантичностью Тевтонский орден продолжал грабежи и порабощение населения. Причём его грабительским набегам подвергались не только русские земли, но и Великое Княжество Литовское. Объединение с Ливонским орденом ещё больше их укрепил. Не надо забывать и про датчан. Они вторглись на север современной Эстонии и два города Колывань (Таллин) и Раквере были взяты ими под контроль. Это создавало плацдарм для дальнейшей экспансии. Крепость Везенберг смотрелась внушительно и придавала уверенность гарнизону (и не без основания) её оборонявшему. Необходимо было решительно пресечь дальнейшую деятельность обосновавшихся там датчан. Но не русичи были инициаторами военного вторжения. Их методично подталкивали к этому различными провокациями: пиратские нападения на торговцев. Анклав, сформированный из трёх сторон: Тевтонский и Ливонский рыцарские ордена, которые по своей сути были государствами и Датская Эстляндия. Под прицел «воинов христовых» попадал Новгород. Задумка была проста и оригинальна: её иногда используют криминальные элементы с целью наживы. К обычному гражданину подсылается плюгавенький и ущербный злодей. Его цель спровоцировать драку и желательно сопроводить жертву в тёмное и безлюдное место. А дальше классика - было Ваше, а стало наше. Роль заморыша должны были сыграть датчане, которые, были слабы в военном отношении и для них спровоцировать Новгород, не должно было составить труда. А дальше новгородцев поджидали уже объединённые силы анклава. Все детали операции были согласованы и утверждены. И вскоре повод для войны не заставил себя ждать. В Ревеле новгородских купцов стали притеснять. Новгород не оставил это без внимания и среагировал так, как от него и ожидали.

Террариум друзей

Поход 1267 изначально напоминал ситуацию с лебедем, раком и щукой в знаменитой басне Крылова. Новгород жил торговлей и дышал ею. Всё что ей мешало - очень огорчало общественность, поэтому новгородцы заглотили наживку. Поход был собран, но Великий князь имел другие стратегические планы: очень уж хотелось Полоцк подмять под себя. Юрий Андреевич, его наместник, скомандовал выдвигаться к полочанам. Это вызвало мягко сказать недоумение, которое вылилось в недовольство. В нескольких днях пути от Новгорода войско отказалось идти дальше: Ревель и Реквере казались более беззащитными и следовательно более лакомым куском. Кроме того, выход к морю тоже ещё никому не мешал. Единственное что смущает - осадных орудий они не взяли. Ярослав Ярославович планировал нападение на Полоцк. Так или иначе - это и спасло потом новгородцев - отсутствие тяжёлого обоза и возможность быстрее передвигаться. Когда русичи подошли к Раковору, то не имея осадных машин, они были вынуждены вернуться назад.

Гораздо интереснее попытаться осветить мотивы каждой из противоборствующих сторон. Итак по порядку. Рижский епископ Альберт мечтал стравить Тевтонский орден с Новгородом, чтобы потом благополучно выдворить рыцарей - монахов. Громче всех пропагандируя необходимость покорения Новгорода, он по итогу на Раковорскую битву своих войск не послал. Тевтонцев, судя по их действиям, вообще раздражало всё что движется. Обладая самым боеспособным и обученным войском, они считали, что епископы просто путаются у них под ногами, да и появление датчан тоже не согревало душу. Датскую Эстляндию пока что терпели. Да и задачу покорения и крещения населения никто не отменял. Датчане, которые своим появлением составили естественную конкуренцию единоверцам, опасались ещё и Новгорода. Новгородцы, боясь усиления Ревеля, очень осторожно вели торговлю, тайно мечтая самим заполучить выход к морю. В таком бурлящем котле и происходила предыстория Раковорской битвы.

Подготовка к походу

Крепость Везенберг заставила подойти к новому походу более основательно. Во-первых в этом походе участвовало семь родовитых князей имена которых мы находим в летописи: Дмитрий Переяславский, Михаил Ярославович и Святослав - родные братья и сыновья Ярослава Ярославовича, Константин (скорее всего имеется ввиду князь из Ростова), Юрий Андреевич, Довмонт и Ярополк. Все со своими дружинами, но не все, как в случае с братьями Ярославовичами, с полками из тех городов в которых управляли. Во-вторых урок похода 1267 года был хорошо усвоен, поэтому осадные орудия имелись в наличии.

Дмитрий Переяславский, несмотря на свой юный возраст, был назначен главным в походе. Количество участников вызывает жаркие споры: называются маловероятные цифры в 30 тысяч воинов. Организовать продвижение и самое главное снабжение войск представляется проблематичным. Средневековая Эстония, в силу пока ещё непонятных для современной историографии причин, не обзавелась на тот момент сетью автобанов и придорожных закусочных. Говоря проще - собрать такую армаду в Новгороде, где население всего города насчитывало примерно около 30 тысяч, прокормить и проконтролировать, а затем выдвинуться с ней на территорию противника, естественно, со своим фуражом... Это какой же должен быть длины обоз в условиях болотистой местности и густых лесов? Ещё один момент: если бы русские княжества и смогли бы выставить такое войско, то присоединили бы не только Прибалтику но и Великое Княжество Литовское или хотя бы большую его часть. Поэтому называются более «осторожные» цифры. Это примерно около 4 или 5 тысяч. В летописи говорится что группировка объединённых сил русских княжеств разделилась на 3 части и каждая по своему маршруту продолжила движение.

Метод выжженной земли

Описывается факт встречи с эстонским населением, которые увидев русские полки, благоразумно предпочли скрыться в пещере, вместе со всем своим имуществом. Беглецов удалось выкурить лишь затопив пещеру. Когда бедняги выбрались наружу - их зарубили, а имущество досталось в качестве трофея. Такое поведение войск было жестокой нормой того времени. Здесь никого не надо оправдывать или сравнивать. В средневековье все были одинаковы: горе побеждённому. Но эта неспешность свидетельствовала о том, что готовились к походу основательно и проблем со снабжением они не испытывали - раз могли себе позволить простоять три дня в ожидании жестокой расправы над мирными жителями.

Встреча хищников

Пока что продвижение к намеченной цели мало напоминало военный поход. Сопротивление практически не оказывалось и штурм Реквере также не представлялся сложной задачей. Численное превосходство и полная уверенность в том, что к датчанам никто не придёт на помощь. Но каково было удивление двух противоборствующих сторон, когда они осознали масштаб предстоящего события и все считали себя обманутыми, называя друг друга клятвопреступниками. Тевтонцы и епископы обещали не вмешиваться, но пришли и теперь перед русскими стоял не слабый противник, а вполне грозная сила. Новгородцы тоже клялись, что не будут воевать ни с кем кроме «людей короля Дании». Ловушка для новгородцев удалась, но они привели ещё кого-то и это осложняло их разгром. Раковорская битва и ход сражения в немецких и русских источниках описывается по-разному. Количество участников рознятся. Русские увидели «лес пик» и воинов всей земли немецкой. Немцы тоже попытались сосчитать «орды» русских. Тевтонский орден не мог выставить всю свою огромную мощь и показать себя во всей красе - восстание в Пруссии было очень серьёзным. «Ордам» русских тоже неоткуда было взяться: либо цифры были сильно завышены в немецких хрониках, либо у страха глаза велики. Единственное, что вызывает меньше всего вопросов - построение боевых порядков. Напротив друг друга встали новгородский полк и рыцари тевтонцы. На правом фланге у крестоносцев оказались датчане, а на левом - войска епископов. Новгородцы на правый фланг поставили Довмонта и псковичей, Святослава Ярославовича и главу похода Дмитрия Александровича. Левый фланг занял Михаил Ярославович и остальные, кроме племянника Невского Юрия Андреевича. Думается, что он встал все-таки по центру. Самые главные задачи возлагались на тевтонцев и новгородцев. Рыцари должны были прорубить себе дорогу к обозам и сломать осадные орудия. Новгородцы - их не пропустить и сковать. Раковорская битва 1268 года стала серьёзным экзаменом на стойкость, мужество и героизм для обеих сторон. Тевтонцы пробили себе дорогу через новгородцев и добрались до обозов. Планы по осаде были сорваны. В этой неразберихе кто-то кого-то куда-то гонял. Датчане, судя по всему, были практически полностью разбиты. Войска епископов тоже получили своё. Немецкие источники, подчёркивая храбрость «короля» Дмитрия, хвастливо утверждают что он потерял много людей у моста. Русские источники в оценке потерь открывают страшную картину: гибель Тысяцкого и называют ещё 15 наиболее знатных боярских имён. Новгородский наместник князь Юрий Александрович бежал.

Победа или поражение

Раковорская битва и итоги битвы оцениваются весьма неоднозначно и дело не только в том, что различные источники выдают противоречивую информацию. Тут уже включается идеология и желание заявить о своей исключительности. Важно надуть щёки, забывая о самой главной миссии истории - извлечение уроков из событий прошлого. В данном конкретном эпизоде необходимо выделить наиболее важные моменты. История Эстонии того периода представляется наиболее трагичной. На территорию её земли пришли иноземцы с Востока и Запада. Местное население оказалось между молотом и наковальней. Его грабили, убивали, насиловали и учили как правильно жить. Поле битвы осталось за объединёнными силами русских князей, но они не достигли основной цели своего похода - их остановили и сделали бессмысленным дальнейшее пребывание на вражеской территории. Только Довмонт князь псковский продолжил дальнейший поход с целью грабежей и вернулся в домой с богатой добычей и триумфом. Говорится о том, что по итогу битвы почти 30 лет крестоносцы зализывали раны и не беспокоили русские земли. Возможно. Но и русские земли тоже никого особо не беспокоили. Было ещё Великое Княжество Литовское, которое раздражало и тех и других. Оно же в 1410 году в битве под Грюнвальдом окончательно разгромит тевтонцев, чем и остановит агрессивное продвижение католицизма на восток. Справедливости ради необходимо отметить, что это станет возможно лишь благодаря совместным усилиям литвинов (предки белорусов, не путать с литовцами), поляков, чехов, героического смоленского полка и предков украинцев, а также литовцев и латышей. Но это уже совсем другая история…Тевтонский орден. Он выстоял. Ещё раз доказал что он очень опасный противник. Преследовать его в раковорской битве почему-то постеснялись. Ордент приостановил, как и хотел, усиление датчан и епископств. Уничтожил обоз с осадными орудиями и, пробившись сквозь гущу врагов, оставляя страшные трупы, вышел из окружения. И, естественно, он проиграл - поле битвы осталось за русскими. И своей главной задачи, несмотря на всё вышеперечисленное, рыцари - монахи тоже не достигли. Новгород так и остался непокорённым.