Суворин а с о своей семье. Евгения Суворина: «Творчество передается генетически. «Дал глоток свежего воздуха»

Знаменитый журналист 19 века Алексей Сергеевич Суворин за свою жизнь успел сменить множество профессий: он был успешным издателем, драматургом, публицистом, театралом. При жизни отношение к его деятельности было крайне противоречивым. Антон Чехов считал его своим наставником, а другой, не менее известный писатель, Салтыков-Щедрин называл его «конформистом и приспособленцем». Мнения были зачастую полярными, но деятельность Суворина практически никого не оставляла равнодушным.

Наша современница — Евгения Суворина , как и ее знаменитый предок, совмещает несовместимое. Профессионально она занимается графическим дизайном, музыкой, играет в рок-группе, организует различные мероприятия, увлекается фотографией и японской культурой. А параллельно Евгения строит свое родовое дерево и работает главным дизайнером проекта с одноименным названием...

— Евгения, ваш родственник — Алексей Сергеевич Суворин. Расскажите, кем вы ему приходитесь?

— Он очень дальний родственник. Я ему прихожусь внучатой прапра...племянницей. Вот сейчас мы как раз выстраиваем родовое дерево. Получается, что я его родственница — либо по его родному брату, либо по двоюродному... Дерево Сувориных очень большое, но сейчас с точностью его воспроизвести очень сложно. Какие-то документы мы пытались найти, но в основном безуспешно. Все 5 семей Сувориных жили в Коршево (Бобровский район, Воронежская губерния). Сам Алексей Сергеевич тоже родился там. Мой дедушка там родился и долгое время жил, его родственники тоже оттуда. Раньше все документы были в церквях, а церкви в Боброве с советских времен все полуразрушенные, куда делись архивные записи — непонятно. Тем более, после того, как Алексей Сергеевич умер, нашлось много недовольных его деятельностью, могли что-то просто уничтожить... В Коршево есть дом Сувориных, я туда ездила, сейчас там открыт мини-музей.

Цыгане, водка и русские обычаи

— Вы общались с прямыми потомками?

— Да, мы с ними связались. После революции, когда начались репрессии, дочь Алексея Сергеевича Суворина поменяла фамилию и уехала со своим сыном через Японию в Америку. Сейчас род Сувориных продолжается и там, по-русски они уже не говорят. Но уже ее внук Роберт Суворин — восстановил фамилию своего рода. Он живет в Атланте, у него 4 взрослых сына, он всех назвал русскими именами. У них уже появляются свои дети, и они их тоже называют русскими именами. Роберт нашел нас сам, нашел, как с нами связаться, написал мне по электронной почте. Потом он приехал в Россию, путешествовал по Питеру и Москве. Мы встретили его и его сыновей в Москве, познакомились и рассказали о России. Они проехали по памятным местам Москвы и Санкт-Петербурга, где жил, работал, писал, издавал газету Алексей Сергеевич Суворин.

— А у него нет желания переехать в Россию?

— Нет, такого желания нет, все-таки Америка — это его Родина. Но есть желание узнать Россию. Он приезжал сюда на месяц, изучал исторические места, поездил по Золотому кольцу. Вообще он очень любит путешествовать. По всему миру.

— Как он воспринял Россию? Не испугался наших нравов, обычаев?

— Нет, он довольно хорошо знает русские обычаи. Самое смешное, что первый раз мне довелось выпить водку в чистом виде именно с ним. Когда мы зашли на теплоход на Москве-реке, он заказал в кафе водку и сказал нам: «Ну вы же русские, давайте выпьем!» Мы: «Нет-нет, мы вообще водку не пьем!». Он: «Ну как так? За мой приезд!» Пришлось выпить. С большим трудом, но получилось.

Вся семья Роберта — очень открытые, позитивные люди. Знают много о российских традициях, причем не на примитивном уровне, а довольно глубоко. Я их сводила в русский ресторан в Москве, цыган каких-то нашла для колорита... Их это не удивило, сказали: «У нас тоже цыгане есть, но немного другие...» Вообще они очень самостоятельные, никаких экскурсий в Москве не заказывали, предпочитают все узнавать сами. У них всегда с собой карты, книги, с ними и путешествуют. Я у них в этом плане многому научилась. Теперь, когда в другие страны езжу — всегда своим ходом. Так больше свободы. Если знаешь английский — кого-нибудь, да найдешь, кто-нибудь знает дорогу, может что-то подсказать.

Начать с нуля

— Отец А.С. Суворина происходил из крестьян, но дослужился до офицерских чинов и в итоге получил дворянский титул, что в то время было практически невозможно. А есть у Вас такая родовая черта — начать что-то с нуля и пройти через тернии к звездам?

— Я думаю, что есть. Мы не так давно открывали свое издательство, практически на одном энтузиазме — не было ни денег и мало опыта. Но было ощущение, что надо двигаться в этом направлении, как будто кто-то вел.

Оно просуществовало два с половиной года, это было как раз перед кризисом. Не успели встать на ноги. Оно только начало развиваться, и кризис нас подкосил. К тому же, был ненадежный партнер. Пришлось закрыть бизнес и работать в режиме фриланса, помогая друг другу в семье. Мы выпускали книги памяти, сборники к 9 мая и другие крупные издания.

Сейчас, когда появился опыт, когда за плечами есть все — и риск и разочарования, — уже не страшно начинать что-то новое. Я думаю, все еще впереди...

— Скажите, это решение открыть свое издательство было спонтанным или вы осознанно решили продолжить традиции, заложенные вашим знаменитым предком?

— Скорее, спонтанно. Как-то это дано было что ли... У меня родители учились на архитектурном, я изучала издательскую деятельность, просто потому, что мне это близко. И, вместе с тем, так получается, что это и продолжение традиций. Но я не могу сказать, что продолжение традиций — это цель. Все-таки я считаю, что профессию и род занятий надо выбирать по способностям, а не по родовой традиции.

Весь наш род, несмотря на то, что нас раскидало (кто-то в Америке, кто-то на Урале, кто-то на Севере, кто-то остался в Воронежской области, кто-то в Москве), «гнет творческую линию». Роберт Суворин — театрал, занимается постановками (также, как и Алексей Сергеевич Суворин), один из его сыновей преподает в школе искусств, другой — открывал свой клуб, третий играл в панк-рок группе. В моей семье — папа пишет юмористические рассказы, дедушка написал книгу мемуаров, тетя — поэтесса...

— А вы сами в себе какие-то литературные способности открыли?

— Скорее — тоже издательские... Я работала арт-директором в издательстве, неплохо получалось. Думаю, что я могла бы издавать какую-то газету. В принципе я сейчас этим и занимаюсь — создаю интернет-проект.

— Это уже взрослые интересы сформировались, а в детстве тяга к творчеству у вас как проявлялась? Стихи писали?

— Писала... Рисовала много, ставила сценки в школе, вообще была очень активным ребенком, организовывала одноклассников. Брала какую-нибудь поэму, переделывала на современный лад и ставила на сцене... Сейчас только понимаю, откуда у меня это было... Мы играли, занимали первые места, интересное было детство. А сейчас — да, интересы взрослые, «ушла в дизайн».

«Дал глоток свежего воздуха»

— Евгения, неоднозначное отношение к роли вашего знаменитого предка в истории. Одни говорят, что он променял передовые взгляды на расположение властей. Другие считают, что он направил развитие России. Вы сами как считаете, что он дал нашей стране?

— Он ее встряхнул, дал глоток свежего воздуха, как раз то тогда, когда это было нужнее всего. Не важно, каким способом он это сделал, не важно, понравилось это кому-то или нет... В то время, когда люди были в растерянности, не знали куда двигаться, он оживил атмосферу, он давал поводы для споров и обсуждений, а это и было стимулом к движению вперед, к прогрессу. Когда страна стояла на месте, он заставил ее сделать шаг. Осуждать это очень просто, повторить в то время почему-то никто не смог.

Я считаю, что его труды даром не пропали. Он направил многих поэтов, заставил их верить в себя... Мне собрание его дневников, книгу о нем, прислали из Лондона. Он действительно вошел в историю, не только России, но и мировую. Книга была издана на двух языках. Я получила экземпляр на русском.

— А как так получилось, что вы работаете на генеалогическом ресурсе? И что вам дает эта работа? Вы же, наверно, знали историю своего рода и без сайта?..

— Очень вкратце... Очень сложно было собрать всю информацию от дедушек-бабушек. Когда я пришла на собеседование, я еще не знала, что это будет за проект. Но как только вышла за дверь, я поняла, что буду здесь работать. Было предчувствие — еще до получения окончательного «да» от руководства. Хотя изначально было больше «против», чем «за»: у меня было мало времени, я думала, что не стану выполнять тестовое задание. Но потом и время нашлось, и тестовое задание я легко выполнила.
Причем так получилось, что как раз в это время мой дедушка писал мемуары. И мой папа беспокоился: как же структурировать все эти записи, материалы? Мы даже хотели создать свой сайт. Но на это, опять же, нужно время.

Родители, когда узнали, что я буду работать здесь, сказали, что это судьба. Благодаря этому мы собрали все наши материалы, дедушкины архивы, тетины стихи, воспоминания, фотографии. Теперь мы все выкладываем на свою страницу на сайте «Родовое дерево». И теперь я, наконец, увидела, какое у меня дерево. В представлении это одно, а в графике — совсем другое. Когда строишь дерево вместе со своими родными, и каждый вспоминает родственников и говорит — добавь сюда того или того... мы узнаем, что у нас такое количество корней, о котором мы даже не догадывались. В итоге так получилось, что у меня после запуска ресурса было одно из самых больших деревьев на сайте. Заходишь в поиск, оно на первых позициях.

— Банальный вопрос: о чем мечтаете?

— Хочу найти свой стиль — в работе, в своих разнообразных увлечениях и в жизни... Организовать свое любимое дело, свой проект, который буду растить, как детище, как мы сейчас — сайт «Родовое Дерево». Еще хочу реализоваться как женщина...

— Сколько детей планируете?

Меньщикова Т.С.

Наука дает надежды, поднимает выше горизонты и человеческую душу.

А. С. Суворин

«Современникам вообще трудно судить о том, что происходит в данный момент. На все есть своя история, как на все существуют причины». Так писал Александр Сергеевич Суворин, публицист, издатель, театральный критик и драматург, в одном из своих «Маленьких писем» и, пожалуй, как никто понимал правоту собственных слов.

Алексей Сергеевич Суворин при жизни удостоился весьма противоречивых оценок, в наибольшей степени как журналист. Отношение к нему варьировалось от «худшего из мракобесов» до «апостола славянской мысли в России» и «Ломоносова русской ежедневной прессы». Оценки современников в значительной степени были обусловлены разнообразием политических взглядов в обществе второй половины XIX - начале XX вв. Фундаментом же для столь полярных оценок послужили собственные политические убеждения авторов, их личные симпатии и антипатии по отношению к Суворину. Именно эту пристрастность современников имел в виду А. В. Амфитеатров, писавший, что только «тогда вскроется истина, как мало был понят этот большой человек и как много оклеветан», когда «история займется "стариком Сувориным" с должным беспристрастием, по документам его деятельности и правдивым показаниям людей, достойных веры, потому что действительно его знавших». Той же позиции придерживался и сам А. С. Суворин, когда писал в одном из своих «Маленьких писем»: «Современникам вообще трудно судить о том, что происходит в данный момент. На все есть своя история, как на все существуют причины». Однако же направление последующих исследований надолго определила статья В. И. Ленина «Карьера», напечатанная в августовском номере газеты «Правда» (1912) , где на примере Суворина рисуется типичный «для массы «образованных» и «интеллигентных» представителей так называемого общества» путь от «бедняка, либерала и даже демократа» к «миллионеру, самодовольному и бесстыдному хвалителю буржуазии», который пресмыкается «перед всяким поворотом власть имущих». Надежда А. С. Суворина на справедливый суд истории оправдалась только в конце XX века. XXI век для «сувориноведения» знаменуется желанием переосмыслить значение его личности в истории, заново определить место Суворина в общественно-политической жизни страны той эпохи.

И все-таки, оценивая историческую значимость личности А. С. Суворина, и современники, и исследователи в первую очередь обращали внимание на его политическую и национальную позиции, реже – позицию театрального и литературного критика. При этом одной из ведущих тем публицистики А. С. Суворина, начиная с «Писем из Воронежа» в «Русской речи» и заканчивая «Маленькими письмами» в «Новом времени», оставалась тема образования, просвещения в России.

Данная работа – первая попытка комплексного анализа взглядов А. С. Суворина на систему образования в России. До сих пор сохраняется исследовательская концепция, согласно которой развитие взглядов Суворина хронологически принято делить на два периода: либеральный (1860-1870-е года) и консервативный (с кон. 1870-х годов). Данная статья на фактическом материале доказывает, что в вопросе образования А. С. Суворин оставался последовательным, не изменяя себе и своим ранним статьям и на закате журналистской карьеры, и неукоснительно придерживался выработанных в течение жизни принципов, которые можно классифицировать как либеральные.

Важную роль в формировании мировоззрения А. С. Суворина, а, следовательно, в формировании его взглядов на «вопрос образования», безусловно, играют факторы его происхождения, воспитания и образования.

Алексей Сергеевич Суворин родился 11 сентября 1834 года в семье крестьянина-однодворца села Коршево Бобровского уезда Воронежской губернии. Отец Суворина, Сергей Дмитриевич, участник Бородинского сражения, в 48 лет вышел в отставку в чине капитана, что давало в те годы потомственное дворянство. В ноябре 1845 года в Воронеже был открыт Михайловский кадетский корпус, и Сергей Дмитриевич забрал сыновей из Бобровского уездного училища, в котором они успели проучиться около двух месяцев и где больше секли, нежели учили, и определил в корпус. Поначалу Суворин чувствовал себя неуютно в непривычной обстановке, товарищи его были высшего воспитания, многие говорили по-французски, а он не умел правильно ни встать, ни сесть, а в разговоре употреблял много народных выражений. Товарищи дразнили Суворина «мужиком». Самолюбие не позволяло Суворину учиться плохо, и он был, хоть и не из самых первых учеников, но близко к ним. После шести лет в корпусе Суворин определился в 1851 году в Дворянский полк. Здесь А. С. Суворин взялся за составление словаря замечательных людей по образцу французского исторического словаря Bouillet. Словарь Суворину не пришлось окончить, он довел его до буквы «л». Директору Дворянского полка В. Я. Воронцову рукопись понравилась, но от высшего начальства Я. И. Ростовцева она вернулась со множеством помет. Позже выяснилось, что недовольство вызвало цитирование Сувориным В. Г. Белинского, а также статьи о Байроне, Вольтере и прочих «вольнодумцах».

В 1853 году Суворин был выпущен из Дворянского полка, но не пожелал продолжать военную карьеру. Средств на обучение в университете не было, поэтому А. С. Суворин вернулся в город Бобров, где в 1856 году выдержал экзамен на звание учителя истории и географии и стал преподавать в Бобровском училище, в двух местных женских пансионах, а также давал частные уроки. В то же время Суворин составлял каталог обширной библиотеки В. Я. Тулинова. Эта работа также пошла на пользу литературной эрудиции А. С. Суворина и побудила его, уже будучи крупным издателем, к созданию своей собственной библиотеки: «Книгу я любил всегда, всегда ее собирал, даже тогда, когда получал, будучи уездным учителем, 14 руб. 59 коп. в месяц. В 20 лет у меня уже была маленькая библиотека…» (2 мая 1897 года). 13 мая 1892 года Ф. Ф. Фидлер записывает в дневнике: «Около четверти часа болтал с А. С. Сувориным. […] Такого просторного и благородного кабинета, такой огромной и отборной библиотеки я не видел ни у одного частного лица». Самообразованием А. С. Суворин не прекращал заниматься никогда, знал несколько иностранных языков, а его «Маленькие письма» о Лжедмитрии или о подделке пушкинской «Русалки», сложившиеся в полноценные историко-литературные циклы, заслужили в свое время множество одобрительных отзывов.

В мае 1859 А. С. Суворин переехал в Воронеж, где стал преподавать в уездном училище. Здесь Суворин вошел в кружок, который собрался вокруг литератора и издателя М. Ф. Де-Пуле. Также в кружок входили И. С. Никитин, Н. И. Второв, И. А. Придорогин и другие. Вместе они составили альманах «Воронежская беседа на 1861 год», в котором Суворин поместил рассказы «Гарибальди» и «Черничка». Примечательно, что в 1866 году Суворин издает книжку с заглавием «Русские замечательные люди», куда вошли рассказы «Патриарх Никон», «Ермак Тимофеевич, покоритель Сибири» и «Боярин Артамон Сергеевич Матвеев». Героям рассказов, «замечательным людям», свойственна одна характерная черта, на которой Суворин заостряет внимание читателей: они вышли из народа и всего добились собственным трудом. О герое самого первого рассказа Гарибальди сказано, что «был этот Алибардий в Ростове прикащиком, из тальянской земли приезжал, а теперче енарал…», «да еще енарал-то какой. Со всех земель к нему на поклон ездили. Даром что он жил, как наш брат, мужик…». О герое первого рассказа книги, Никоне, сказано, что он сын крестьянина, о Ермаке - что «роду он был простого», а отец боярина Матвеева был «человек с достатком, хотя небогатый», «Артамон Сергеевич учился хорошо, благодаря своим хорошим способностям, и обратил на себя внимание царя Михаила Федоровича». Сам выйдя из крестьян и став через много лет одним из крупнейших издателей России, А. С. Суворин не понаслышке знал, с какими трудностями связан этот «путь из народа». Просвещение виделось А. С. Суворину одним из вернейших путей к появлению новых «замечательных людей», а повсеместное повышение культурного и образовательного уровня всего населения страны – важнейшим средством укрепления и возвышения государства.

Тем временем Де-Пуле через своих московских друзей рекомендовал Суворина издательнице газеты "Русская речь" Елизавете Васильевне Салиас де Турнемир. А. С. Суворин под псевдонимом В. Марков написал для «Русской речи» несколько корреспонденций, которые так понравились Елизавете Васильевне, что она предложила ему место секретаря редакции. В Москве Суворин познакомился с А. А. Краевским, Л. Н. Толстым, И. С. Тургеневым, А. Н. Островским, М. Е. Салтыковым-Щедриным, Н. А. Некрасовым, Ф. М. Достоевским, Н. С. Лесковым и многими другими. Так началась журналистская карьера Суворина.

Начало публицистической деятельности А. С.Суворина совпало по времени с реформами 1860-х годов. И одной из главных (после реформы 19 февраля 1861 года) Суворин признавал реформу в области образования. Нужно отметить, что до 1860-х годов в русской общеобразовательной системе господствовала сословность, доступ «низшим» сословиям в университет был закрыт и таким образом весь культурный и образовательный потенциал общества сосредотачивался в «высших», весьма малочисленных по сравнению с общим населением России, сословиях.

А. С. Суворин, опираясь на собственный преподавательский опыт, писал о провинциальном обществе, полном сословных предрассудков и условностей, на искоренение которых и должно быть направлено, в первую очередь, образование. «Когда же мы станем смотреть на человека прежде всего, как на человека, а не как на лакея, повара, сапожника?». Сближение образованного общества и народа Суворина видел не только в подъеме народного образования, но и на основе изучения жизни народа, его истории, нравов, обычаев, психологии. Иначе народ не станет слушать своих учителей. Помимо увеличения народных учебных заведений, необходимо позаботиться и о женском образовании. В программу женских гимназий, по Суворину, следует включить весь комплекс знаний, который позволит девушкам в дальнейшем «стать в уровень с мужчиною». Таким образом, А. С. Суворин наметил две «точки интереса» в своей публицистике, посвященной вопросу образования в России: женское образование и народное образование.

С проблемой народного образования неразрывно связан вопрос о сословных разграничениях. В письме М. Ф. Де-Пуле (27 декабря) Суворин говорит о своем презрении к разделению общества на сословия и допускает «полное равенство перед законом, такое равенство, при котором ни образование, ни заслуги, ни происхождение не давали бы никому особенных прав».

В начале 1862 года «Русская речь» закрылась (из-за недостатка подписчиков), однако Суворин продолжал публиковаться, а в 1863 году стал постоянным сотрудником «Санкт-Петербургских ведомостей». За 12 лет работы он поместил на станицах этой газеты более 400 фельетонов, в основном под псевдонимом «Незнакомец», лишь малая часть этого публицистического наследия была собрана впоследствии Сувориным в отдельное издание («Очерки и картинки. Собрание рассказов, фельетонов и заметок Незнакомца (А. Суворина)», 1875).

Во многом под влиянием огромного количества журнальных и газетных публикаций в начале 1860-х в русском образовании был проведен ряд преобразований, согласующихся, в частности, и с воззрениями Суворина. Так, в «Положении о начальных народных училищах» (1864) декларировалась бессословность школы, когда образование могли получать дети крестьян. Открытие начальных школ переставало быть монопольным правом правительства. Гимназии стали делиться на классические и реальные, провозглашалась всесословность гимназии, телесные наказания строго воспрещались, а денежное содержание учителей увеличилось при сохранении прежней учебной нагрузки. Однако все эти и прочие преобразования оказались под угрозой, когда министром народного просвещения стал гр. Д. А. Толстой, который назначил в 1866 году комиссию по разработке нового устава, целью которого стало возрождение классического образования. Такая реформа означала бы шаг назад по сравнению с реформой 1864 года, т.к. отменяла многие из ее демократических начинаний.

Итак, «вопрос образования» снова оказался в разряде самых обсуждаемых, в категории «злободневных» в общественной жизни России конца 1960-х - начала 1970-х годов. По вопросу о среднем образовании развернулась бурная полемика. Противники «классической» реформы (и в их числе Суворин) настаивали на продолжении курса реформ 1864 года, на расширении преподавания естественных наук, современных иностранных языков. Главным идеологом «классической» реформы стал Михаил Никифорович Катков, издатель «Русского вестника» и «Московских ведомостей». Катков выступал против преподавания истории и словесности, которые вырабатывают у учащихся слишком «вольный» образ мыслей, и настаивал на замене их предметами дисциплинирующими. В типе школы, отстаиваемом Катковым, приоритетным (не менее половины всего учебного плана) должно было стать преподавание латинского и греческого языков. Главная задача таких школ – подготовка учащихся к поступлению в университет. Следовательно, подобные школы не были рассчитаны на «низшие» слои населения, детей из бедных семей, а в целом в таких учебных заведениях обучение было оторвано от жизни и нисколько не помогало учащимся в их дальнейшей социализации.

А. С. Суворин оставался при своем мнении, что свободное и быстрое развитие возможно только там, «где из края в край раздается слово науки, где целые миллионы детей сидят за азбукой, где десятки тысяч школ покрывают родную землю, где вся наука открыта всем, все отрасли ее поощряются и развиваются, и где не гонят силой в воображаемый рай всяческого спасения – латинские вокабулы…». Однако спор о принципах построения системы образования закончился в пользу приверженцев «партии Каткова», и 30 июля 1871 года новый устав гимназий и прогимназий был утвержден.

В 1875 году выходит книга А. С. Суворина «Очерки и картинки. Собрание фельетонов и заметок Незнакомца (А.Суворина)» (СПб., 1875. Кн. 1-2). Среди них рассказ «Прогулка в аду», написанный в 1872 году. Главный герой рассказа, сам Незнакомец, будто бы умирает, и к нему, «ко гробу», приходят персонажи его статей и фельетонов, те, за кого он более всего переживал в течение своей журналисткой жизни. Среди них – юноша, персонифицированное воплощение молодого поколения, с которым у Суворина складывались очень непростые отношения. «Иногда, смотря на него, я радовался, иногда – точил слезы, иногда – негодовал. […] Негодовал я на него […] за самонадеянность, за самомнение, за всезнание, основанное на прочтении от доски до доски какого-нибудь романа, где поверхностно решается важный социальный вопрос. Меня всегда волновало это скороспелое решение всех вопросов, порешенных романами […] а юноша на это ужасно падок». Так Суворин обозначил третью «точку интереса» в своей публицистике.

Действительно, отношения с молодым поколением у Суворина на притяжении всей его журналистской деятельности складывались непростые: видя в молодежи будущих деятелей России, залог процветания государства, Суворин, в то же время, не был готов идти на поводу у партийных течений и веяний и открыто высказывал критику действий молодежи, чем и навлекал на себя ее недовольство.

В 1876 году Суворин приобрел газету «Новое время» и стал ее издателем и постоянным автором до конца своих дней. В собственной газете А. С. Суворин продолжал отстаивать и развивать свои прежние убеждения и мысли относительно образования в России, однако новые исторические реалии вносили свои неизбежные коррективы. Так, А. С. Суворин выступил против студенческих волнений в феврале 1878 года, идя в разрез с мнением всего либерального лагеря. Однако Суворин настаивал на том, что студенческие волнения – бесполезная трата молодых сил и не правы все те, кто их одобряет. Студенты Технологического института демонстративно отказались от бесплатного номера газеты «Новое время», присылаемого редакцией, и выступили с публичным письмом к издателю, обвиняя его в переходе на консервативные позиции. Впоследствии Суворин не раз слышал подобные обвинения, но даже под влиянием такой мощной силы как общественное мнение, не изменял своих убеждений в угоду толпе. Спустя почти 20 лет, 18 февраля 1897 года Суворин записал в своем дневнике: «Просматривал «Новое время» за январь и февраль 1878 г. […] Я прочел в № 697 свой фельетон, вызванный наглым письмом ко мне молодежи технологической, которая называла себя «молодой интеллигенцией». Я говорил в фельетоне «о той клевете», которая преследовала меня с самого начала «Нового времени». […] Технологической молодежи я наговорил резкой правды. Вообще, фельетон очень искренно и твердо написан».

«Вопрос молодого поколения» продолжал занимать А. С. Суворина и в журналистской деятельности позднего периода. В мартовском «Маленьком письме» за 1895 год А. С. Суворин формулирует внутри «вопроса» важную проблему: непонимания, незнания современными общественными деятелями тех людей, которые еще учатся, но скоро придут им на смену. «Что такое наша молодежь, мы почти совсем не знаем. У нас говорят о школе, о системах преподавания, спорят еще доселе о классицизме и реализме, но о том, какие превращения, нравственные и умственные, совершаются из молодежи из поколения в поколение, мы совсем не знаем». По-прежнему Суворин видит необходимость в том, чтобы «молодежь подчинялась известному режиму, чтоб она помнила, что она не только учится, но и воспитывается для жизни, где ей предстоит трудная работа». При этом важной задачей старшего поколения Суворин видел организацию досуга молодежи, так «чтоб ее интересы казались ей настолько важными и всепоглощающими, чтоб она не думала о своей «политической» роли и не вмешивалась не в свое дело. Нигде не дают этого права, нигде не считают бунтов ее обязанностями, и везде она за них горько расплачивается…». По-прежнему Суворин полагает, что молодежь используют, «раздувая» их политическое значение недобросовестные «взрослые», которые сами при этом «готовы были ложиться на живот и прятаться за спинами молодых выводков, которые стояли прямо».

Исторические события заставят А. С. Суворина вновь вернуться к этому вопросу в 1899 году. В февральском «Маленьком письме» Суворин, откликаясь на начавшиеся 8 февраля в императорском Санкт-Петербургском университете и некоторых других учебных заведениях студенческие волнения и ответные действия правительства, писал: «Вопрос о молодежи – важный вопрос не у нас одних, а всюду, преимущественно во всех столицах, где сосредоточены высшие учебные заведения. […] Мне хочется сказать несколько слов по поводу беспорядков, никого не обвиняя и не входя в рассмотрение причин печальных явлении, которое теперь, ввиду высочайшего повеления, было бы и преждевременно». Рассмотреть причины «печальных явлений» Суворину не позволила бы и цензура, однако студенческие беспорядки стали поводом высказать полностью сформировавшимся к тому времени взгляды Алексея Сергеевича на студенческие стачки. Суворин полагал, что стачки ничего, кроме вреда, не могут принести учащимся, поскольку правительство, исключив из университета в качестве ответного шага демонстрантов, ничего бы от этого не потеряло, молодые же люди при этом оказались бы в «печальном положении», оставшись без образования и, следовательно, «того поприща общественной деятельности», на которое они рассчитывали при вступлении в университет.

А. С. Суворина предостерегал своих читателей, что тот, кто уверяет молодых людей, что они способны что-то изменить путем забастовки или демонстрации, «накликает беду на молодежь и беду реакции на всю Россию, ибо ни одно государство в мире не допустит, чтобы центр тяжести перенесен был из правительственных сфер и кругов зрелого общества в кружки учащейся молодежи». Важно, что Суворина равно волновали причины стачки и факт самой стачки. И, не имея возможности говорить о первом, он «брал просто факт стачки молодежи высших учебных заведений не ходить на лекции, т.е. факт закрытия учебных заведений по распоряжению учащихся»: «Никогда я не был поклонником волнений молодежи и никогда они ей ничего не приносили, кроме вреда». Следует учитывать при этом, что Суворин прекрасно понимал, что вызовет неудовольствие студентов и большинства либерально настроенного общества, но, тем не менее, хотел в данном случае высказать свое искреннее мнение, хотя и знал, что «всего лучше отмолчаться»: «Я знал, что своей заметкой я не угожу очень многим, может быть, никому не угожу, но я знал также, что говорю в интересах молодежи и русского просвещения». Таким образом одним из главных побудительных мотивов Суворина было не порицание, а предупреждение от ошибки, по мнению журналиста, роковой, ломающий жизнь человека: «Я хотел напомнить молодежи […] о жестокой логике государства, о жестоком законе, что семеро одного не ждут и что высшая школа, закрытая самой молодежью, не прекращает своего существования, ибо она может пополниться через несколько месяцев другим наличным составом. […] Я правду говорил и знаю, что эта правда – жестокая».

Общественность поняла выступление А. С. Суворина иначе. Еще большее негодование общественности вызвал циркуляр от 17 марта, который запрещал газетам писать о студенческих волнениях. Поскольку Суворин оказался фактически единственным, указавшим на неправоту студентов, недоброжелатели пустили слух, что журналист сам выпросил у правительства этот циркуляр. Слух был клеветой, о чем свидетельствуют письма Суворина к И. Л. Горемыкину и С. Ю. Витте, а также дневниковые записи, например, от 25 марта 1899 года: «…клевета распространяется насчет циркуляра от 17 марта. На самом деле, этот циркуляр состоялся для ограждения принятых 17-го же марта распоряжений в Совете министров, именно закрытия университета на 18 марта и на объявление 19 марта распоряжения министра просвещения Боголепова об увольнении всех студентов и новом приеме их». 31 марта 1899 года состоялось заседание Комитета Союза русских писателей, на котором было официально постановлено передать действия Суворина на рассмотрение Суда чести. Однако этот суд чести единогласно освободил Суворина от обвинений. Хотя все волнения, связанные с клеветой и Судом чести сильно пошатнули здоровье А. С. Суворина, он продолжал считать, что поступил правильно и честнее многих, затронув тему студенческих стачек и их отрицательного влияния на развитие образования в стране. И впоследствии А. С. Суворин остался верен своим убеждениям, записывая в 1905 году, уже на закате своей журналистской карьеры: «Я и ныне думаю, что стачки молодежи приносят вред как ей самой, так и России, наполняя ее полуобразованными людьми, ибо забастовка разлагает не только учащийся, но и профессорский персонал, делая его бессильным, почти презренным в глазах молодежи: профессора ставят выпускные отметки не за знания, которых нет, а за благонравие, выраженное тем, что гг. студенты благосклонно явились на экзамены. Это ли не унижение и для профессоров и для студентов?!».

К середине XIX века женское образование совершенно перестало отвечать требованиям жизни. О состоянии «женского вопроса» в России к началу публицистической деятельности А. С. Суворина характерно отзывался Александр Михайлович Скабичевский: «Женский вопрос в те времена только что возникал. Образование же женщин сильно хромало. Женских гимназий еще не существовало. Девушки получали или домашнее воспитание, под ферулою доморощенных гувернанток, которые и сами-то были образованы и воспитаны с грехом пополам, или же в институтах и частных закрытых пансионах, и большинство их оставалось «кисейными барышнями», все образование которых ограничивалось смесью французского языка с нижегородским и бренчаньем на фортепьянах легких танцевальных пьесок». В 1960-е годы Суворин вместе с остальными сторонниками реформ выступал также за реформирование женского образования. И хотя эта реформа встретила сопротивление со стороны защитников закрытых сословных воспитательных учреждений, 30 мая 1858 года было утверждено «Положение о женских училищах ведомства Министерства народного просвещения». В дальнейшем, правда, как и в случае с реформой образования 1864 года, правительство ликвидировало некоторые из преобразований. В общем, даже к концу 1990-х годов женское образование в России не соответствовало ни потребностям женского населения страны, ни общему уровню образования в России.

В пресловутой «Прогулке в аду», еще прежде юноши, к Незнакомцу явилась русская женщина, «самая передовая». Как и в случае с юношей, Суворин «подводит итог» своих статей о женском вопросе: «Я любил ее всегда: и тогда, когда она носила длинные волосы, и тогда, когда она стала стричь их […] я любил ее всегда – и когда защищал ее, и когда смеялся над нею». Как и во всех прочих «вопросах», Суворин видел как положительные, так и отрицательные стороны явления и не замалчивал их. Для Суворина несомненен тот факт, что женщины должны получать высшее образование наравне с мужчинами, что они «способны к высшему образованию и решению наиболее трудных задач науки, но до вступления в университет, они должны иметь такие же познания, как мужчины. Им необходимы прежде всего хорошие гимназии […]. В самом деле: какой женщине может быть вредно выучиться чему-нибудь основательно? Этот вопрос следовало бы поставить эпиграфом ко всем статьям, направленным против высшего образования женщин».

Указывая, в частности, на необходимость женского образования, Суворин не ограничивался только этим аспектом женского вопроса. Например, «Маленькое письмо», в котором Суворин вспоминает, как однажды побывал в земской больнице, где врачом была женщина. Отмечая ее трудолюбие и самоотдачу («Почти что не отдыхала. На полчаса отлучалась к себе. Должно быть, обедала»), Суворин не идеализирует женского труда («В первые годы обыкновенно все докторши и вздора много делают, и страстно нетерпеливы, и приходят в отчаяние, и стремятся в город»), но заключает, что «…труда и терпения требуется от них много, и та, которая победит себя и приобретет доверие народа, заслуживает не только всякой симпатии, но может причислить себя к тем безвестным благодетелям народа, без которых слишком тяжело живется». Не занимая высокого общественного положения, женщины, тем не менее, помогают своей стране и ее гражданам, в частности, благотворительностью. При этом Суворин указывает не на пожертвование денег, а на благотворительный труд, на работу во всевозможный благотворительных организациях.

Уважая женщину как хозяйку и мать, А. С. Суворин осознавал, что «женщины будут искать себе работы и чем далее, тем упорнее, это вне всяких сомнений». И, в отличие от консервативно настроенных журналистов, он не считал, что это плохо. «Семья не может включить в себя всех женщин; брак не может дать им всем убежище». В 1901 году, в очередной раз возвращаясь к «женскому вопросу», А. С. Суворин, как и в ранних статьях, как и в «Прогулке в аду», становится на сторону женщин: «То добро, которое принесли женщины в последние тридцать-сорок лет, как женщины-врачи, как сестры милосердия, акушерки, фельдшерицы, профессорши, учительницы, технички по сельскому хозяйству, наконец, как образованные женщины – разве кто с этим может не считаться? […] Есть свидетельства университетов, что присутствие на лекциях женщин повышает уровень порядочности студентов. Женщина учится по большей части не от безделья, а ради насущного хлеба, ради карьеры, общественного положения и замужества». Однако, подчеркивая значение женщин, все их положительные качества, Суворин призывал «сильную половину человечества» не вывешивать белого флага, а напрячь все свои силы, «чтобы сделаться умнее и лучше, и быть достойными руководителями прекрасной половины человечества». Так, если развивать мысль Суворина, в мирном соревновании по самоусовершенствованию, соревновании равных, и должны сосуществовать в обществе мужчины и женщины.

7 февраля 1897 года А. С. Суворин записал в дневник: «Так и не удастся мне исполнить заветное желание моей всей жизни – издать энциклопедический словарь». Пробным камнем к подобному изданию можно считать незавершенный «Словарь замечательных людей». Одним из самых успешных изданий энциклопедического характера стал ежегодный «Русский календарь», который Суворин начал издавать в 1872 году. Первые несколько выпусков Алексею Сергеевичу пришлось составлять в одиночку – никто не брался, не обладал достаточными сведениями. «Русский календарь» имел огромный успех и охотно покупался, так как сочетал в себе энциклопедичность, впечатляющий объем статистического материала, надежность сведений, высокие литературные качества и – дешевизну. Впоследствии «Русский календарь» дополнился не имевшими себе равных справочниками «Весь Петербург», «Вся Москва», «Вся Россия». Все они пользовались спросом и прекратились только в 1917 году.

Необходимость подобных изданий обуславливалась тем, что русское образованное общество плохо представляло себе, чем живет Россия: «…мы не знаем как следует ни родной земли, ни того, как на ней живут, и что и как на ней произрастает». Владимир Иванович Вернадский записывает 11 мая 1884 года в дневник: «Школ у нас меньше, чем требуется; огромное большинство детей школьного возраста не имеют где учиться; выходят из школ с разным запасом знаний, и многие, даже, может быть, большинство, за неимением книг забывают грамоту […]». А. С. Суворин посредством своих фельетонов пытался приблизить читающую публику к народу. В 1891 году Суворин констатировал, что сословия в России по-прежнему не нивелировались, как мечталось ему в начале 1860-х, что по-прежнему есть «мы, интеллигенция, мы, читающие, господствующие, рассуждающие, управляющие люди, мы – крошечное меньшинство, нас всего несколько миллионов среди стомиллионного царства», и есть те, которые живут в «курных избах […], наши братья, наши граждане. […] Ведь что ни говорите, как ни мечтайте, что мы – европейцы, что мы – цивилизованная нация, но мы все-таки – мужицкое государство, самое мужицкое и без мужика никакая цивилизация нас не спасет». Вывод о том, что Россия – «страна сел» совершено не устраивал Суворина, но его необходимо было сделать, чтобы двигаться дальше, пока Россия не станет «колыбелью просвещения». Однако для этого необходимо, по мысли Суворина, чтобы государство уделяло больше средств на народное образование: «Государство, посредством мужика, принесло огромные жертвы, чтобы образовать дворянство, образуйте хоть немножко мужика, чтоб он, перестав быть вашим рабом, сделался вашим помощником».

Суворин полагал, что, если б хоть десятая часть тех средств, которые тратятся государством на «усовершенствование пороха и орудий», употребились бы на науку, «на распространение знаний, как бы шагнуло вперед человечество, как бы оно быстро достигло благосостояния и от каких сильных невидимых врагов оно бы избавилось!». И в 1898 году вопрос образования для А. С. Суворина продолжал стоять на первом месте, «и образования преимущественно профессионального, низшего, среднего и высшего. […] Набежит беда – и находятся деньги. […] Дома – нет, прибегаем к заграничному займу. Но, кажется, нигде еще не было случая, чтобы прибегали к займам для учреждения школ, ремесленных, богоугодных, санитарных и других общественных заведений». Суворин указывал также, что, если государство не начнет образовывать народ, то народ станет образовываться сам, и «правильно поставленная, богатая средствами школа», таким образом, не только возвысила бы государство, но и уберегла бы: народ от того, чтобы его использовали в своих целях различные политические деятели, а государство – от могущих возникнуть вследствие такого самообучения народных волнений. Просвещение, образование как двигатель истории и важный фактор развития страны А. С. Суворин противопоставлял всякому насилию: «Чем дольше живет человечество, тем менее в нем простору и успеха насилию. Разумная свобода достигается трудно, не по приказу, не в короткий срок, не насильственным ускорением истории. Нужны настойчивые, длительные усилия и труд, неутомимая борьба с роковыми препятствиями и случайностями, борьба силой просвещения – единственно надежным путем» (19 августа 1907 года). Таким образом, видя недостатки образовательной системы в России и обращая на них внимание читателей своими фельетонами, А. С. Суворин твердо верил, что именно благодаря просвещению Россия достигнет истинного величия и благоденствия всех своих граждан.

Не менее важной для развития образования в России Суворин считал стабильность. Корень многих недостатков образовательной системы России А. С. Суворин видел в том, что «в течение пятидесяти лет, т.е. в течение жизни одного человека, четыре раза реформируют школу и даже хорошенько никто не знает, выработается ли правильная русская школьная система или нет». Приводя опыт европейских держав, Суворин отмечал, что европейские школьные системы не подвергаются подобным ломкам, реформируются же лишь отдельные детали в зависимости от изменяющихся исторических реалий. Журналист говорит о необходимости национальной школы, «которая не была бы только сколком с европейской, а заключала бы в себе и все то, что нами, русскими, нажито. […] Политика переменчива, школа должна быть незыблема. Сегодня – одна политика, завтра – другая. Школа должна быть и завтра такою же научною, какою была она вчера». Таким образом, Суворин выступает против постоянных сломов и переходов от одной системы образования к другой.

Говоря о национальной школе, А. С. Суворин не выступал за игнорирование опыта иностранных держав: «Для России на Западе - одно драгоценно, наука вместе с культурою, а вовсе не государственные формы, которые свои у каждой страны». Журналист полагал, что необходимо перенять у европейцев все лучшее, чего они достигли в области образования, учесть их ошибки, но затем – трудится над созданием собственной, национальной школы, «которая воспитывала бы русских просвещенных людей по всем отраслям человеческих знаний и техники. Нам нужна школа в уровень с европейской, которая избавила бы Россию от выписки из Европы живого товара – деловых и просвещенных людей – и насытила бы Россию истинным просвещением». Русскую школу А. С. Суворин сравнивал с русской литературой: «сначала подражательная, она стала оригинальною, самостоятельною, всемирною, ибо она начала питать иностранные литературы и заставила изучать русский язык за границей». Так и русская школа должна, по мысли журналиста, отказаться не от какой-либо системы образования, а от подражательности, от попыток списать чужую систему, привить ее в родной стране.

В просвещении, в высоком уровне образованности нации А. С. Суворин видит залог мирного сосуществования стран: «…в каждом образованном человеке к какой бы нации он ни принадлежал, бьется сердце, способное понимать выгоды мира и дружбы, способное увлекаться идеалом будущего и ценить все то радостное и прекрасное, что дает мирное развитие и уверенность в будущем».

21 февраля 1900 года Алексей Сергеевич Суворин записывает в дневник: «Обед Савиной у «Медведя». Было больше 100 человек. После обеда разговор с Амфитеатровым. […] А. А. Потехин сказал ему: “Я уважаю ваш талант, но я говорю вам, что напрасно вы вообразили, что можете погубить «Новое время» и заменить его «Россией». У нас был «дедушка русского флота», а Алексей Сергеевич – дедушка русской журналистики, который сделал для нее очень много”». На протяжении всей своей журналисткой жизни А. С. Суворин работал преимущественно в жанре фельетона: «Письма из провинции», «Письма из Воронежа», «Письма к другу», «Недельные очерки и картинки» (также носившие фельетонный характер), наконец, вершина мастерства - «Маленькие письма». Фельетон – жанр художественно-публицистической литературы, которому присуще критическое, нередко комическое, в том числе сатирическое начало, и непременно – актуальность. Однако у Суворина было и собственное определение: «Фельетон – популяризация тех же идей, которые стараются распространять газеты путем передовых статей; да и лучшие передовые статьи те, которые написаны легко, живо, остроумно, общедоступно». А. С. Суворин не писал философских трактатов или научных проектов о «вопросе образования» в России и путях его развития, но на протяжении всей своей журналистской карьеры он указывал на актуальные проблемы образования в России, просто, общедоступно и, главное, искренно излагал свои мысли и мнения по «вопросу образования», искал пути решения «вопроса», легко и заразительно, побуждая читателей думать вместе с ним. Здесь сказался и Суворин-преподаватель, и Суворин-писатель, и последовательный публицист, на деле воплощающий свои идеи и обращающийся со страниц газет ко всем слоям общества, невзирая на сословия.

Немалый вклад в развитие образования в России А. С. Суворин внес как издатель. Сочинения классиков русской и зарубежной литературы, ученых, философов, современных писателей продавались по всей России в книжных магазинах и железнодорожных киосках, принадлежавших «Контрагентству А. С. Суворина». Особое внимание современники и позднейшие исследователи обращали на серию «Дешевая библиотека», основанную в 1879 году. В 1880 году вместе с историком С. Н. Шубинским Суворин основал журнал "Исторический вестник", в котором были опубликованы воспоминания В. А. Соллогуба, А. Я. Головачевой (Панаевой), Г. П. Данилевского, биографические материалы и статьи об А. С. Пушкине и многое другое.

Оценивая свою роль в деле просвещения, А. С. Суворин заключал: «Я сам работал для русского просвещения и русской молодежи, помимо газетных статей, о которых может быть то или другое мнение. Моя издательская деятельность, то множество книг, мною изданных, в которых я сам принимал деятельное участие, говорят за меня громко. С этой свитой я могу прийти на всякий суд и спокойно умру».

Анализируя идеи и взгляды, отразившиеся в ранних статьях Суворина и получившие дальнейшее развитие в последующей публицистике, касающейся «вопроса образования», приходим к выводу, что взгляды А. С. Суворина на образование не переходили на консервативные позиции. Идеи 1860-х годов о необходимости народных школ, женского образования, ликвидации сословных разграничений развивались, под действием исторических реалий дополнялись различными ответвлениями и выросли в систему взглядов о национальной школе. Важно также подчеркнуть, что это развитие (эволюция) взглядов А. С. Суворина всегда оставалось в русле либерализма, когда «либеральное направление не хочет ограничи­ваться пустословием, если оно желает получить дей­ствительное влияние на общественные дела, […] оно должно приноравливаться к жизни, но чер­пать уроки из истории; оно должно действовать, понимая условия власти, не становясь к ней в система­тически враждебное отношение, не предъявляя безрас­судных требований, но сохраняя беспристрастную неза­висимость, побуждая и задерживая, где нужно, и стара­ясь исследовать истину хладнокровным обсуждением вопросов. Это и есть либерализм охранительный». «Сущность охранительного либерализма состоит в примирении начала свободы с началами власти и зако­на». Приверженец охранительного либерализма выступает за либеральные меры, «представ­ляющие обществу самостоятельную деятельность, обеспечивающие права и личность граждан, охраняющие свободу мысли и свободу совести, дающие возможность высказаться всем законным желаниям» и за сильную власть, которая сохраняет государственное единство, следит за исполнением закона, пресекает его нарушение, «внушая гражданам уверенность, что во главе государства есть твердые руки, на которые можно надеяться, и разумная сила, которая сумеет отстоять общественные интересы и про­тив напора анархических стихий и против воплей реакционных партий». Наиболее характерно проявился охранительный либерализм А. С. Суворина в его взглядах на молодежь и стачки.

Таким образом, проанализировав взгляды А. С. Суворина на систему образования в России, можно заключить, что журналист оставался в этом вопросе последовательно либеральным на протяжении всей своей журналисткой карьеры. Под влиянием различных исторических реалий взгляды А. С. Суворина эволюционировали, то есть развивались и усложнялись, но никогда не противоречили его ранним статьям.

Новое время. 1899. 29 декабря (10 января 1900). Цит. по: А. С. Суворин. В ожидании века XX. Маленькие письма, 1889-1903 гг. / Сост., подгот. текстов, вступ. ст. А. Романенко. М.: Алгоритм, 2005. – С. 743.

«Новое время». 1893.23 июля (4 августа). Цит. по: А. С. Суворин. В ожидании века XX. Маленькие письма, 1889-1903 гг. / Указ. соч. – С. 267

Кауфман А. Е. Друзья и враги евреев. А. С.Суворин. («Новое время») (К юбилею его литературно-издательской деятельности). – СПб., 1908.

Вергун Д.Н. А. С.Суворин и славянство // Телохранитель России. А. С. Суворин в воспоминаниях современников. Воронеж: Изд-во им. Е. А. Болховитинова, 2001.

Розанов В.В. Из припоминаний и мыслей об А. С. Суворине // Розанов В. В. Собр. соч. Признаки времени (Статьи и очерки 1912 г.) / Под общ. ред. А. Н. Николюкина. - М.: Алгоритм, Республика. 2006. - С. 278.

Амфитеатров А.В. Старик Суворин // Амфитеатров А.В. Жизнь человека, неудобного для себя и для многих /Вступ. статья, сост., подгот. текста и коммент. А.И. Рейтблата. В 2 тт. Т. 2. М.: Новое литературное обозрение, 2004. - С. 7.

Новое время. 1893. 23 июля (4 августа). Цит. по: А. С. Суворин. В ожидании века XX. Маленькие письма, 1889-1903 гг. / Указ. соч. – С. 267.

Ленин В.И. Карьера // Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т.22. Изд-е пятое. М.: Изд-во политической литературы, 1973. – С. 44.

Шишкина Т.А. Общественно-политические взгляды А. С. Суворина: 1860–1870-е годы. – дис. на соиск. уч. ст. кандидата ист. наук. - Саратов, 1997; Хуторова Л.М. Алексей Сергеевич Суворин, 1834 - 1912гг.: судьба и взгляды. - дис. на соиск. уч. ст. кандидата ист. наук. - Казань, 2001;Остапенко, Л.А. Газета А. С. Суворина "Новое время" в общественно-политической жизни России, 1907 - 1912 гг. – дис. на соиск. уч. ст. кандидата ист. наук. - Нижний Новгород, 2002; Азарина Л.Е. Литературная позиция А. С. Суворина. - дис. на соиск. уч. ст. кандидата филологич. наук. – Москва, 2008.

Ленин В.И. Карьера // Указ. соч. – С. 43-44; Львов-Рогачевский В. В своем доме // Современный мир. 1912. № 9; Э.С. Колдун из Эртелева переулка // Красная газета. 1923. 1 октября; Балуев Б.П. Политическая реакция 80-х гг. XIX в. и русская журналистика. М.: Изд-во Московского университета, 1971; Есин Б.И. Русская дореволюционная газета. М. 1971; Семанова М.Л. Вступ. статья // Суворин А. С. Письма к М.Ф.Де-Пуле. Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского дома на 1979 год. Л., 1981; Соловьева И., Шитова В. А. С.Суворин: портрет на фоне газеты // Вопросы литературы. 1977. № 2. - С. 162-199;Динерштейн Е.А. А. С. Суворин. Человек, сделавший карьеру. М.: РОССПЭН, 1998.

Чичерин Б.Н. Различные виды либерализма // Общественные науки и современность. 1993. № 3. С. 115-123.

Дневник Алексея Сергеевича Суворина / Текстологическая расшифровка Н.А. Роскиной, подготовка текста Д. Рейфилда и О.Е. Макаровой. М.: Независимая газета, 1999. – С. 298.

Фидлер Ф.Ф. Из мира литераторов: Характеры и суждения / Вступ. статья, сост., пер. с нем., примеч., указатели и подбор иллюстраций К. М. Азадовского. М.: Новое литературное обозрение, 2008. – С. 95-96.

Суворин А. С. Гарибальди // Очерки и картинки. Собрание рассказов, фельетонов и заметок Незнакомца (А. Суворина). В 2 тт. Т. 1. СПб., 1875. – С. 7.

Суворин А. С. Ермак Тимофеевич, покоритель Сибири // Русские замечательные люди. Рассказы А. С.Суворина. – 3-е изд., испр. СПб., 1874. – С. 63.

Суворин А. С. Боярин Артамон Сергеевич Матвеев // Указ. соч. – С. 99.

Суворин А. С. Боярин Артамон Сергеевич Матвеев // Указ. соч. – С. 100.

Суворин А. С. Письма к М.Ф.Де-Пуле // Указ. соч. – С. 168.

Суворин А. С. Прогулка в аду // Очерки и картинки. Собрание рассказов, фельетонов и заметок Незнакомца (А. Суворина). В 2 тт. Т. 2. СПб., 1875. – С. 227-228.

Дневник Алексея Сергеевича Суворина. Указ. соч. – С. 283.

Новое время. 1895. 10 (22) марта. Цит. по: А. С. Суворин. В ожидании века XX. Маленькие письма, 1889-1903 гг. Указ. соч. – С. 489.

Новое время. 1895. 10 (22) марта. Цит. по: А. С. Суворин. В ожидании века XX. Маленькие письма, 1889-1903 гг. Указ. соч. – С. 490.

Новое время. 1899. 21февраля (5 марта). Цит. по: А. С. Суворин. В ожидании века XX. Маленькие письма, 1889-1903 гг. Указ. соч. – С. 685.

Новое время. 1899. 1 (13 марта). Цит. по: А. С. Суворин. В ожидании века XX. Маленькие письма, 1889-1903 гг. Указ. соч. – С. 692.

Новое время. 1899. 21февраля (5 марта). Цит. по: А. С. Суворин. В ожидании века XX. Маленькие письма, 1889-1903 гг. Указ. соч. – С. 687.

То же. – С. 686-687.

Новое время. 1899. 23 февраля (7 марта). Цит. по: А. С. Суворин. В ожидании века XX. Маленькие письма, 1889-1903 гг. Указ. соч. – С. 688.

Дневник Алексея Сергеевича Суворина. Указ. соч. – С. 323.

Новое время. 1905. 25 января (7 февраля). Цит. по: А. С. Суворин. Русско-японская война и русская революция. Маленькие письма (1904-1908). М.: Алгоритм, 2005. – С. 226.

Скабичевский А.М. Литературные воспоминания. М.: «Аграф», 2001. – С. 144.

Суворин А. С. Прогулка в аду // Очерки и картинки. Собрание рассказов, фельетонов и заметок Незнакомца (А. Суворина). В 2 тт. Т. 2. СПб., 1875. – С. 225-226.

Суворин А. С. Прогулка в аду // Указ. соч. – С. 294-299.

Новое время. 1889. 6 (18) декабря. Цит. по: А. С. Суворин. В ожидании века XX. Маленькие письма, 1889-1903 гг. Указ. соч. – С. 57-58.

Новое время. 1897. 29 октября (10 ноября). Цит. по: А. С. Суворин. В ожидании века XX. Маленькие письма, 1889-1903 гг.Указ. соч. – С. 625.

Новое время. 1901. 18 (31) октября. Цит. по: А. С. Суворин. В ожидании века XX. Маленькие письма, 1889-1903 гг. Указ. соч. – С. 901.

Дневник Алексея Сергеевича Суворина. Указ. соч. – С. 279.

Новое время. 1892. 6 (18) января. Цит. по: А. С. Суворин. В ожидании века XX. Маленькие письма, 1889-1903 гг. Указ. соч. – С. 161.

Вернадский В.И. Пережитое и передуманное / Предисл. Э. М. Галимова; сост., коммент., предисл. С. И, Капелуш. М.: Вагриус, 2007. – С. 34.

Новое время. 1891. 1 (13) декабря. Цит. по: А. С. Суворин. В ожидании века XX. Маленькие письма, 1889-1903 гг. Указ. соч. – С. 152.

Новое время. 1891. 19 (31) октября. Цит. по: А. С. Суворин. В ожидании века XX. Маленькие письма, 1889-1903 гг. Указ. соч. – С. 139.

Суворин А. С. Прогулка в аду // Указ. соч. – С. 279.

Новое время. 1890. 7 (19) ноября. Цит. по: А. С. Суворин. В ожидании века XX. Маленькие письма, 1889-1903 гг. Указ. соч. – С. 94.

Новое время. 1898. 11 (23) апреля. Цит. по: А. С. Суворин. В ожидании века XX. Маленькие письма, 1889-1903 гг. Указ. соч. – С. 654-655.

Дневник Алексея Сергеевича Суворина. Указ. соч. – С. 538-539.

Новое время. 1899. 28 ноября (10 декабря). Цит. по: А. С. Суворин. В ожидании века XX. Маленькие письма, 1889-1903 гг.Указ. соч. – С. 732.

Новое время. 1896. 24 декабря (5 января 1897). Цит. по: А. С. Суворин. В ожидании века XX. Маленькие письма, 1889-1903 гг. Указ. соч. – С. 588.

Новое время. 1901. 5 (18) мая. Цит. по: А. С. Суворин. В ожидании века XX. Маленькие письма, 1889-1903 гг. Указ. соч. – С. 893.

Новое время. 1901. 14 (27) ноября. Цит. по: А. С. Суворин. В ожидании века XX. Маленькие письма, 1889-1903 гг. Указ. соч. – С. 913.

Новое время. 1893. 27 сентября (9 октября). Цит. по: А. С. Суворин. В ожидании века XX. Маленькие письма, 1889-1903 гг. Указ. соч. – С. 293-294.

Дневник Алексея Сергеевича Суворина. Указ. соч. – С. 369

Литературный энциклопедический словарь / Под общей редакцией В.М. Кожевникова и П.А. Николаева. М.: «Советская энциклопедия», 1987. – С. 464-465.

Суворин А. С. Философский словарь «Золотой середины» // Очерки и картинки. Собрание рассказов, фельетонов и заметок Незнакомца (А. Суворина). В 2 тт. Т. 2. СПб., 1875. – С. 316.

Новое время. 1901. 14 (27) ноября. Цит. по: А. С. Суворин. В ожидании века XX. Маленькие письма, 1889-1903 гг. Указ. соч. – С. 695.

Чичерин Б. Н. Различные виды либерализма // Общественные науки и современность. 1993. № 3. С. 121

Чичерин Б. Н. Различные виды либерализма // Указ. соч. – С. 122

Список используемой литературы

Сочинения А. С. Суворина

1. Дневник Алексея Сергеевича Суворина / Текстологическая расшифровка Н.А. Роскиной, подготовка текста Д. Рейфилда и О.Е. Макаровой. М.: Независимая газета, 1999.

2. В ожидании века XX. Маленькие письма, 1889-1903 гг. / Сост., подгот. текстов, вступ. ст. А. Романенко. М.: Алгоритм, 2005.

3. Очерки и картинки. Собрание рассказов, фельетонов и заметок Незнакомца (А. Суворина). В 2 тт. СПб., 1875.

4. Русские замечательные люди. Рассказы А. С.Суворина. – 3-е изд., испр. СПб., 1874.

5. Русско-японская война и русская революция. Маленькие письма (1904-1908). М.: Алгоритм, 2005.

6. Суворин А.С. Письма к М.Ф.Де-Пуле / Публ. М.Л.Семановой // Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского дома на 1979 год. Л., 1981.

Воспоминания и свидетельства современников

7. Амфитеатров А.В. Жизнь человека, неудобного для себя и для многих / Вступ. статья, сост., подгот. текста и коммент. А.И. Рейтблата. В 2 тт. - М.: Новое литературное обозрение, 2004.

8. Вернадский В. И. Пережитое и передуманное / Предисл. Э. М. Галимова; сост., коммент., предисл. С. И. Капелуш. – М.: Вагриус, 2007.

9. Витте С.Ю. Воспоминания.

10. Глинский Б.Б. Алексей Сергеевич Суворин (Биографический очерк) // Исторический вестник. 1912. №9. – С. 3-60

11. Глинский Б.Б. Родители А.С. Суворина // Исторический вестник. 1913. №8. – С. 553-558

12. Кауфман А.Е. Друзья и враги евреев. А. С. Суворин. («Новое время») (К юбилею его литературно-издательской деятельности). – СПб., 1908.

13. Ленин В.И. Карьера // Ленин В.И. Полн. собр. соч. Изд-е пятое. М.: Изд-во политической литературы, 1973. Т.22. – С. 43-44

14. Львов-Рогачевский В. В своем доме // Современный мир. 1912. №9

15. Розанов В.В. Признаки времени (Статьи и очерки 1912 г.) // Розанов В.В. Собр. соч. под общ. ред. А.Н. Николюкина. Сост. и коммент. В.Н. Дядичева и А.Н. Николюкина. - М.: Алгоритм, Республика. 2006.

16. Розанов В.В. Суворин и Катков / Публ. В. Г. Сукача // Новое время. 1997. №7

17. Скабичевский А. М. Литературные воспоминания. - М.: «Аграф», 2001.

18. Телохранитель России. А.С. Суворин в воспоминаниях современников. Воронеж: Изд-во им. Е. А. Болховитинова. 2001

19. Фидлер Ф.Ф. Из мира литераторов: Характеры и суждения / Вступ. статья, сост., пер. с нем., примеч., указатели и подбор иллюстраций К. М. Азадовского. М.: Новое литературное обозрение, 2008.

Статьи и исследования

20. Азарина Л.Е. Литературная позиция А. С. Суворина. - дис. на соиск. уч. ст. кандидата филологич. наук. – Москва, 2008.

21. Балуев Б.П. Политическая реакция 80-х гг. XIX в. и русская журналистика. М.: Изд-во Московского университета, 1971.

22. Динерштейн Е.А. А. С. Суворин. Человек, сделавший карьеру. М.: РОССПЭН, 1998.

23. Есин Б.И. Русская дореволюционная газета. М. 1971.

24. Ласунский О.Г. Литературно-общественное движение в русской провинции (Воронежский край в «эпоху Чернышевского»). – Воронеж: Изд-во Воронежского университета, 1985.

25. Остапенко, Л.А. Газета А. С. Суворина "Новое время" в общественно-политической жизни России, 1907 - 1912 гг. – дис. на соиск. уч. ст. кандидата ист. наук. - Нижний Новгород, 2002.

26. Рейфман П.С. К проблеме эволюции либеральной журналистики в 1860-е годы // Ученые записки Тартуского государственного университета. Вып.369. 1975. - С.76-78.

27. Соловьева И., Шитова В. А. С.Суворин: портрет на фоне газеты // Вопросы литературы. 1977. № 2. - С. 162-199.

28. Хуторова Л.М. Алексей Сергеевич Суворин, 1834 - 1912гг.: судьба и взгляды. - дис. на соиск. уч. ст. кандидата ист. наук. - Казань, 2001.

29. Чичерин Б. Н. Различные виды либерализма // Общественные науки и современность. 1993. № 3. - С. 115-123.

30. Шишкина Т.А. Общественно-политические взгляды А. С. Суворина: 1860–1870-е годы. – дис. на соиск. уч. ст. кандидата ист. наук. - Саратов, 1997.

При реализации проекта использованы средства государственной поддержки, выделенные в качестве гранта в соответствии c распоряжением Президента Российской Федерации № 11-рп от 17.01.2014 г. и на основании конкурса, проведенного Общероссийской общественной организацией «Российский Союз Молодежи»

Министерство образования и науки Российской Федерации.

Федеральное агентство по образованию

Ивановский Государственный университет

Исторический факультет

Кафедра дореволюционной отечественной истории

Доклад

Выдающийся русский просветитель А.С. Суворин

Студентки III курса дневного отделения

Куклевой А. Ю

Научный руководитель

кандидат исторических наук Симонцева Е.Н

Иваново 2010г.

Введение

Глава 1. Формирование личности будущего просветителя. Начало пути

Глава 2. Суворин – журналист и книгоиздатель

Глава 3. Суворин и театр

Заключение

Список источников и литературы

Введение

Личность А.С. Суворина занимает видное место среди просветителей второй половины XIX века. В конце века он законно занимал свое место в так называемой «большой тройке» российских книгоиздателей – Сытин, Суворин, Маркс. Однако, в историю Суворин вошел не только как крупнейший книгоиздатель, но и как известный журналист, писатель, драматург, критик, создатель самого долговременного частного театра в Петербурге. К сожалению, после револлюции 1917 года личность деятельность Суворина оценивались с позиций, изложенных В.И. Лениным в статье-некрологе с ёмким заголовком “Карьера”.

Актуальность данной темы я вижу в том, что ее изучение будет способствовать правильной оценке места и роли А.С. Суворина в истории российской литературы, журналистики и просвещения.

Объектом исследования является просветительская деятельность А.С. Суворина.

Предметом исследования – вклад Суворина в русскую журналистику, книгоиздательское дело и театральное искусство.

Главным и наиболее информативным источником по заявленной теме является, безусловно, дневник самого А.С. Суворина. Дневник дошел до нас в неполном виде, но именно эти отрывочные записи помогают расскрыть внутренний мир автора. Если судить по изданной на сегодняшний день версии, свой дневник Суворин начал писать в 1873 году и вел его до самой смерти. Дневник информативен по своему содержанию, но как и все источники подобного типа достаточно субъективен.

Также к источникам мы относим “Маленькие письма” Суворина, которые публиковальсь в “Новом времени” с 1889 по 1908 годы. Они печатались отдельной рубрикой, иногда с большими паузами, без какой-либо обязательной периодичности, но с определенной внутренней закономерностью, образуя своего рода замкнутые циклы в зависимости от важности происходивших событий и от суъективного взгляда и желания автора – например, о Лжедмитрии, о студенческих волнениях в России, о Государственной думе, о событиях в Китае и на Дальнем Востоке. “Маленькие письма” Суворина – замечательный документ эпохи, важнейший источник по истории России конца XIX начала XX века. В настоящее время они почти не изучены. Разбросанные по страницам “Нового времени” они совсем недавно, в 2005 году, были собраны воедино и опубликованы в 2-х томах.(“В ожидании века XX. Маленькие письма 1889-1903” и “Алексей Суворин. Русско-японская война и русская революция. Маленькие письма 1904-1908”). Этот факт позволяет говорить о малой степени изученности публицистической и журналистской деятельности Суворина.

Не менее важное значение имеют и воспоминания современников Суворина. Особенно часто в своей работе я обращалась к воспоминаниям журналиста, историка и публициста Б.Б. Глинского, публициста М.О. Меньшикова, драматурга и режисера Е.П. Карпова. Также свои воспоминания о Суворине оставили С.Н. Шубинский, Н.М. Ежов, В.В. Розанов, В.А. Теляковский, В.М. Грибовский, А.В. Амфитеатров и многие другие видные представители литературных, театральных и политичесих кругов.

Третья глава “Суворин и театр” построена в основном на материале воспоминаний современника Суворина Е. Карпова, поэтому я считаю необходимостью сказать несколько слов об авторе. Карпов Евтихий Павлович (1857-1926), театральный деятель и драматург, начинал сценическую деятельность как актер в 1887 году на провинциальной сцене, с 1889 года ставил спектакли в народных театрах для рабочих и крестьян. Неоднократно ставил пьесы А. Островского, А. Чехова, М. Горького. Автор пьес, шедших на столичных и провинциальных сценах ("На земной ниве", "Сила любви", "Чары любви", "Сумерки", "Илья Муромец", "Житие привольное", "Рабочая слободка", "Рай земной", "Ранняя осень"). В 1896 -1926 годах режиссер и главный режиссер Александрийского театра. Статья Е. П. Карпова «А. С. Суворин и основание театра литературно-артистического кружка. Странички из воспоминаний «Минувшее» была напечатана в журнале «Исторический Вестник» (1914, № 8, с. 449-470, № 9, с. 873-902).

К статье В.И. Ленина “Карьера”, которая на долгие годы поставила на Суворине клеймо “беспардонного лакея перед власть имущими”, опубликованной в газете “Правда” № 94, 18 августа 1912 года я так же обращалась в своей работе.

Степень изученности моей темы в советский период невелика. Информацию о Суворине как о издателе “Нового времени” можно почерпнуть из исследований историка русской журналистики Бориса Ивановича Есина. В монографии “Русская дореволюционная газета” он дает оценку Суворину как журналисту: “ Он (Суворин - авт.) сам лично поработал немало над газетой, особенно в 1876 году, когда началась сербская война, выехав корреспондентом своей газеты в Константинополь”.

В своей работе “Русская журналистика 70-80-х годов XIX века” Есин дает следущую характеристику общественно-политического курса “ Нового времени” - “Некоторое время Суворин вел газету в либерально-оппозиционном духе, что увеличивало число подписчиков, но затем в годы второго демократического поъема (конец 70-х годов), разбогатев, резко изменил позицию, превратив газету в реакционнейший орган, защищавший интересы консервативного дворянства и бюрократической знати... Подкупленная царским правительством, газета вела борьбу не только против революционного, но и против либерально-буржуазного движения в России”.

О газете Суворина также упоминается в работе Есина “Путешествие в прошлое”. В главе “Розничная продажа газет в России” автор приводит данные об объеме розничной продажи “Нового времени” за 1877, 1880, 1890 годы.

В “Истории русской журналистики. 1703-1917 годов” Б.И.Есин в главе Журналистика пореформенной эпохи дает такую характеристику суворинской газеты: “Газета не менее преуспевающего журналиста-издателя Суворина «Новое время» также в период войны 1877-1878 гг. заметно увеличила круг своих читателей. Петербургская бюрократия, офицерство, значительная часть интеллигенции стали подписчиками этой газеты. Постоянная критика военного руководства, администрации, широкая внутренняя и иностранная информация, острая постановка некоторых нравственных проблем в статьях Розанова, интересная беллетристика благодаря участию А.П. Чехова создавали несомненный успех изданию. Розничная продажа, реклама способствовали росту тиража. Суворин полностью отрицал необходимость каких бы то ни было радикальных выступлений интеллигенции, студентов или рабочих и постепенно, сохраняя внешний радикализм, становился идеологом самодержавно-бюрократического, буржуазного государства, шел параллельным курсом к правительству и помогал ему”.

В работе В.М.Лобанова “Столешники дяди Гиляя” в главе “Киты газетных морей”,(коими, по мнению автора, в начале XX века были В.М. Дорошевич, А.В. Амфитеатров и А.С. Суворин), приводятся характеристики издателя записанные автором со слов В.А. Гиляровского и А.П. Чехова. По словам Лобанова “В 900-е годы Суворин уже «не звучал», не имел былой остроты.., но его литературная весомость все же чувствовалась. Помнились еще его дружеские отношения с Антоном Павловичем Чеховым. Алексей Сергеевич Суворин хотя и числился «китом» газетного мира, но скорее из почтительности, по памяти, по работе прошлых лет, особенно в «Петербургских ведомостях» 70-х годов прошлого века”.

В статье И. Соловьевой и В. Шитовой “А.С.Суворин: портрет на фоне газеты” делаются попытки подвергнуть личность Суворина всестороннему анализу. В статье затрагиваются вопросы биографии, журналистской и издательской деятельности Суворина, такая серьезная тема как “Чехов и Суворин”, а также “болезнь” Суворина театром. Что касается курса “Нового времени” , то авторы в таких словах отзываются о нём: “Не мундир генерала от идеи, не халат кабинетного философа, а пиджачная пара деятельного буржуа – вот тот исторический костюм, который надела сама и предлагала другим газета”.

Единственная специальная историографическая работа по данной теме, которую я широко использовала это монография постсоветского периода Е.А. Динерштейна “А.С.Суворин. Человек, сделавший карьеру.” (А также его более раннюю статью “Публицист “крайних убеждений”.) Перекличка названий книги и ленинской статьи не случайна. Автор в своем исследовании делает акцент именно на карьере Суворина-книгоиздателя, мимоходом касаясь других, не менее значимых его начинаний. Так, например, о театре Суворина упоминается лишь в конце работы в самых общих словах.

Кроме вышеупомянутой историографической работы по моей теме, существует еще одно исследование карьеры Суворина-журналиста американской исследовательницы Эффи Эмблер, вышедшее в 1972 году.

К сожалению, я не имела возможности с ней ознакомиться.

Цель данной работы - оъективная оценка вклада А.С. Суворина в развитие русской культуры.

Задача моего доклада - проанализировать различные аспекты просветительской деятельности А.С. Суворина.

В работе я использовала электронные версии некоторых источников и литературы, поэтому в сносках отсутствуют указания номеров страниц.

Глава 1. Формирование личности будущего просветителя. Начало пути

Отец Суворина, Сергей Дмитриевич, происходил из крестьян-однодворцев села Коршево Бобровского уезда Воронежской губернии. Только попав в солдаты, он двадцати лет от роду выучился основам грамоты. Зато успехами по службе имел все основания гордиться. В сорок восемь лет он вышел в отставку в чине капитана, дававший в те годы дворянство. Нажитый им за тридцать лет службы капитал составлял всего тысячу рублей. Пенсия была невелика - шестьсот рублей ассигнациями в год. Зато семьей Бог его не обидел. За год до отставки умерла жена, оставив двух дочерей; вторая жена, Александра Львовна Соколова, наградила его девятью детьми. Она была дочерью местного священника и, подобно мужу, не получила никакого образования. Вернувшись в родные края, Сергей Дмитриевич построил ветряную мельницу, потом крупорушку. Стал заниматься земледелием, арендуя казенные земли. Сам вел хозяйство, нанимая лишь одного работника да кухарку. Жили бедно, "похуже духовенства". Чай пили только по праздникам "вприкуску"."Единственная книга, которая была у нас, это Евангелие на русском языке, издание Библейского общества", - вспоминал Суворин . Он же писал как-то в одном из своих "Маленьких писем", что "до 14 лет <...> не читал ни одной детской книжки и не знал об их существовании. До 14 лет <...> не имел понятия о том, что такое театр. Пушкин мне попался в руки, когда мне было 15 лет. О газете и журнале я узнал гораздо позже" . Пропорционально тому, как увеличивалась семья, покидало ее и без того весьма относительное благосостояние. Но несмотря на окружавшую его бедность, Суворин сохранил теплую память о днях детства. "Мои детские воспоминания носят на себе отпечаток полной свободы и беззаботности. Я любил отца и мать, особенно мать", - писал он впоследствии .

В ноябре 1845 в Воронеже был открыт Михайловский кадетский корпус. Отец забрал двух старших сыновей из Бобровского уездного училища и отдал в корпус. Учитывая бедственное положение семьи, одного из братьев определили "пансионером" богатейшего воронежского помещика Черткова. "Я очутился в обстановке совершенно для меня новой <...>, - писал Суворин. - Товарищи все были воспитания высшего, чем я, многие говорили по-французски. Я не умел ни встать, ни сесть, и в моем говоре было много чисто народных выражений. Одним словом, я мало чем отличался от крестьянского мальчика, так как и язык моей матери был простонародный" .

Проучившись шесть лет в корпусе, Суворин в 1851 поступил в специальные классы Дворянского полка, преобразованные впоследствии в Константиновское военное училище, которое окончил в 1853. “ Меня выпустили в саперы. Я желал поступить в университет, занимался по-латыни по книжке Греча и подал прошение, что желаю выйти в статские по болезни. Меня выпустили колежским регистратором”. Выдержав в начале 1856 экзамен на звание учителя истории и географии, он стал преподавателем того самого Бобровского училища, в котором в свое время учился сам. Судя по его аттестату, официально он числился библиотекарем при училище (с 11 января 1857 по 5 мая 1859) . Одновременно он служил секретарем бобровского предводителя дворянства В.Я.Тулинова.

В Боброве Суворин женился и вскоре дебютировал в печати переводом стихотворений Беранже "Роза" и "Клара", опубликованных в петербургском журнале "Ваза" (1858), затем последовал перевод из Шенье в "Московском вестнике" и оригинальные статьи в "Весельчаке" и "Русском дневнике".

Первая жена Суворина, Анна Ивановна получила неплохое образование, знала французский и немецкий языки. Дочь купца 3-й гильдии, она не принесла большого приданого. Неприкрытая бедность сопутствовала Суворину вплоть до переезда в Петербург. В 1856 у Сувориных родилась дочь Александра, через два года - сын Михаил, а в 1862 - второй сын, Алексей. В мае 1859 семья перебралась в Воронеж, где Суворин стал преподавать в уездном училище и нашел близкую себе среду. Речь идет о кружке, группировавшемся вокруг литератора и издателя Михаила Федоровича Де-Пуле. Особенно близко Суворин сошелся с поэтом Никитиным и почти ежедневно просиживал часами в его книжной лавке. Плодом сотрудничества членов кружка стал альманах "Воронежская беседа на 1861 год", в котором Суворин поместил рассказы "Гарибальди" и "Черничка". Первый из них имел успех у публики, благодаря публичному чтению его артистом Малого театра Провом Садовским. Де-Пуле через своих московских друзей рекомендовал Суворина издательнице газеты "Русская речь" Елизавете Васильевне Салиас де Турнемир. Корреспонденции Суворина ей настолько понравились, что она предложила ему место секретаря редакции и "сотрудничество по критической части". ("Русская речь" выходила два раза в неделю с января 1861). На переезд в Москву Суворин решился не сразу, так как становясь профессиональным литератором, он лишался гарантированного заработка.

Переехав в Москву, Суворин оказался в центре литературной жизни второй столицы. Не располагая сколько-нибудь значительными средствами, издательница "Русской речи" умудрялась принимать весьма широкий круг литераторов.

После закрытия "Русской речи" в начале 1862 (из-за недостатка подписчиков), Суворин по предложению председательницы Общества по распространению полезных книг графини А.П. Строгановой взялся написать цикл популярных брошюр "Рассказы по русской истории" и подготовил три книжки: "История смутного времени", "Ермак Тимофеевич, покоритель Сибири", "Боярин Матвеев". Первая была запрещена министром внутренних дел весной 1862 года". Гнев свыше навлекла и третья брошюра, вышедшая в 1864. В следующем году Министерство народного просвещения безвозмездно разослало ее по народным училищам. На беду Суворина ею заинтересовался черниговский архиепископ Филарет. По его мнению книгу Суворина следовало немедленно изъять, так как она "гасит в народе любовь к православию, верноподданнические чувства и проповедует женскую эмансипацию". В результате в июне 1866 Министерство просвещения направило в учебные округа специальное письмо, в котором рекомендовало изъять из обращения книгу.

Еще будучи сотрудником "Русской речи", Суворин печатался в демократической газете "Современное слово", "Современнике", Отечественных записках А.А. Краевского, журнале братьев Достоевских Время. Даже в журнале "Ясная Поляна" Л.Н.Толстого промелькнула его фамилия. Имя его получило некоторую известность в литературных кругах, но найти постоянную работу в Москве он не мог. По приглашению Корша он переезжает в Петербург. Сотрудничество Суворина в "Санкт - Петербургских ведомостях" продолжалось двенадцать лет, с 1863 по 1874. Поначалу его обязанности ограничивались чтением корректур статей второстепенных отделов газеты, затем на него были возложены сношения с цензурой. Он поместил на страницах газеты более 400 фельетонов и множество заметок. Особой популярностью пользовались его воскресные "Недельные очерки и картинки", подписанные псевдонимом Незнакомец. Коршевские "С. -Петербургские ведомости" не только составили имя Суворину, но и во многом определили круг его знакомств, создали ему положение в обществе и журналистике. Суворин по праву считался ведущим сотрудником газеты.

В 1866 Суворин издает книгу под названием "Всякие: Очерки современной жизни". Книга вызвала первый в истории русской журналистики открытый судебный процесс и немало способствовала тому, что за Сувориным укрепилась репутация человека, пострадавшего за правое дело.

Книга вышла под весьма прозрачным псевдонимом А. Бобровский. В цензуру она поступила 4 апреля 1866 - в тот самый день, когда Каракозов стрелял в Александра II. Книга была арестована. Суворин был посажен на гауптвахту в Старом Арсенале (около окружного суда) 27-го февраля 1867 года и пробыл там до 20-го марта. В 1909 году Суворин переиздал свою книгу с приложением всех судебных материалов по этому делу.

В 1872 году Суворин начинает издавать ежегодный “Русский календарь”. Он был “своего рода справочной энциклопедией, которая несет в массу читающей публики большое количество практических знаний по разным отраслям русской жизни”. Успех календаря превзошел все ожидания. Его появление было благосклонно встречено различными кругами русского общества. Его издание прекратилось только в 1917 году.

В 1874 году министр народного просвещения Д.А. Толстой лишил Корша прав редактировать “Санкт-Петербургские ведомости”. Немалую роль в этом сыграли фельетоны Суворина, которые часто были объектом цензурных придирок.

Подводя итог, надо сказать что к середине 70-х годов Суворин занимает достаточно прочное и заметное место в литературном мире. Он признан журналистским обществом, популярен у читателей. Его “Недельные очерки и картинки” в “СПб Ведомостях” вызывают широкий отклик, они замечны в чиновничьем мире. Суворин жаждет успеха, он трудится не покладая рук. Свою феноменальную работоспособность он сохранил почти до конца своих дней.

Глава 2. Суворин – журналист и книгоиздатель

В истории отечественной общественной мысли имя Суворина ассоциируется с издаваемой им газетой “Новое время”. Газета была приобретена Сувориным и Лихачевым у К.В.Трубникова 12 (13) февраля, а уже 29 февраля в Касьянов день вышел первый номер.

Издатели рассчитывали, что "Новое время" будет отличаться от всех других газет не только необычностью своего направления, но и составом сотрудников. Кроме известных либеральных литераторов, юристов, ученых, печатавшихся еще в "С. -Петербургских ведомостях" (К.К.Арсеньев, В.П. Буренин, В.Д. Градовский, В.О. Ковалевский, Д. де Роберти, В.Д. Спасович, В.В. и Д.В. Стасовы и др.), они предполагали привлечь к участию в ней крупнейших писателей: Л.Н.Толстого, Тургенева, Некрасова, Салтыкова-Щедрина и др. Сам по себе такой состав сотрудников служил прекрасной рекламой. В первый же месяц тираж газеты увеличился более чем в два раза и составил 3500 экз. (1500 экз. - подписка, 2 тыс. - розница), в то время как конкурирующий с ней "Голос" продавался в количестве всего 1500 экз.. Уже летом 1876 один из сотрудников "Нового времени" отмечал, что газета "начинает иметь огромный успех. Оно веселее подлого «Голоса» и «Петербургских ведомостей»".

Исполнив свою мечту (т.е.купив собственную газету), Суворин резко «повернул вправо». В.И. Ленин в некрологе опубликованном в “Правде” № 94, 18 августа 1912 г. дает ему такую характеристику: “Либеральный журналист Суворин во время второго демократического подъема в России (конец 70-х годов XIX века) повернул к национализму, к шовинизму, к беспардонному лакейству перед власть имущими. Русско-турецкая война помогла этому карьеристу "найти себя" и найти свою дорожку лакея, награждаемого громадными доходами его газеты «Чего изволите?».

«Новое Время» Суворина на много десятилетий закрепило за собой это прозвище "Чего изволите?". Эта газета стала в России образцом продажных газет. "Нововременство" стало выражением, однозначащим с понятиями: отступничество, ренегатство, подхалимство”.

Если посмотреть с другой стороны, то крен вправо можно объяснить элементарным инстинктом самосохранения – преодолев можество препятствий на пути к “Новому времени” Суворин боялся навлечь на свое детище гнев властей. “Само собою понятно, что Суворин боялся цензуры, боялся всю жизнь и до самой смерти, ненавидя стеснения честной мысли, откуда бы они ни шли. Не боялись цензуры лишь издатели-шарлатаны...” - писал в своих воспоминаниях о Суворине публицист М.О. Меньшиков.

С годами расширяется диапазон дочерних изданий “Нового времени” : помимо двух ежедневных выпусков отдельный вечерний, еженедельник, журнал, дважды в неделю иллюстрированное приложение, “Книжные новости”, “Вестник книжных магазинов”, “Телефон “НВ”.

В 1877 году “Новое время” продавалось в розницу в колличестве 3825 экземпляров в день, в 1880 году – 4000 экз., за 1890 год всего продано 1824857 экз.

Свой первый магазин в Петербурге Суворин открыл 1 июня 1878 года на Невском проспекте, дом № 40. В 1879 году – второй в Москве на Никольской улице. Впоследствии Суворин открыл отделения своего магазина в Харькове, Одессе, Саратове, в Ростове-на-Дону и даже в Софии.

К чести Суворина следует сказать, что именно он в 1885 году открыл массовому читателю талант Чехова. "Я был поражен приемом, который оказали мне питерцы. Суворин, Григорович... все это приглашало, воспевало... и мне жутко стало, что я писал небрежно, спустя рукава", пишет Чехов о знакомстве с Сувориным (Ал. П. Чехову, 4 января 1886 года). По словам самого Чехова, начав работать в газете Суворина "Новое время", он "почувствовал себя в Калифорнии" (Суворину, 29 августа 1888 года). В письме к брату Александру о Суворине сказано: "хороший человечина" (11 сентября 1888 года). Суворин назначил Чехову гонорар в 12 коп. за строку , а к 1891 году он вырос до 25 коп. за строку. Суворин также сыграл немаловажную роль в присуждении Чехову Пушкинской премии в 1888 году (в размере 500 рублей) за сборник «В сумерках».

В 1880 году, после того, как С. Н. Шубинский “потерпел крушение” с изданием «Древней и Новой России», он с помощью Суворина создал «Исторический Вестник». Страстный любитель истории, Алексей Сергеевич, кроме названных периодических изданий, охотно шел навстречу и роскошным издательствам в интересах все того же русского просвещения. Так, им изданы: «Иллюстрированная история Петра Великого» и «Иллюстрированная история Екатерины II», «Картины Лондонской национальной галереи», «Картины императорского Эрмитажа», «Историческая портретная галерея», «Дрезденская картинная галерея» с текстом г. Люке, «Император Павел I», «Император Александр I» и «Император Николай I» Н. К. Шильдера, «Олеарий, описание путешествия в Московию», и других иностранцев, писавших о России: Герберштейна, Флетчера, Плано Карпини, Корба, «Палестина» А. А. Суворина, «Исторические очерки и рассказы» С. Н. Шубинского и многое другое.

Кроме только что перечисленных изданий исторического характера, им выпущено в свет немало крупных литературных произведений и сочинений, как-то: Пушкина (под редакцией П. А. Ефремова), Лермонтова, Авсеенка, Апухтина, Бежецкого, П. П. Гнедича, Григоровича, Е. П. Карповича, А. Ф. Кони, В. Крестовского (псевдоним Хвощинской), Вас. Немировича-Данченка, Фофанова, Щеглова и других, а также и переводные: Жюля Верна, Данте, Фаррара, Фламмариона, Шиллера, Шопенгауэра, классиков - Плутарха, Еврипида, Софокла, Эсхила, Эзопа и других.

В знаметитой суворинской серии книг “Дешевая Библиотека” с 1879 по 1912 годы вышло почти 500 названий общим тиражом почти 1 млн экз. К числу наиболее значительных произведений, вошедших в “Дешевую библиотеку” , следует отнести переиздания новиковских сатирических журналов “Трутня”, “Живописца”, “Кошелька”.

Конечно, книги Суворина не могли соперничать по дешевизне с книгами для народа Сытина. Они в большей степени предназначались городскому читателю.

Справочники Суворина “Весь Петербург”, “Вся Москва” и “Вся Россия”выпускались вплоть до революции.

В 1884 году «Новое время» выкупает право продажи печатной продукции на станциях Николаевской и Варшавской железных дорог. К началу 1900-х гг. у «Нового времени» будут заключены такие контракты с 8 главными железными дорогами. (При содействии С.Ю.Витте).

Однако, не всегда при издании тех или иных авторов Суворин руководствовался чисто коммерческим интересом. Известны случаи издательства заранее убыточных книг. Например, Б.Б. Глинский вспоминает как Суворин согласился издать собрание сочинений современника Пушкина Туманского, так аргументируя свое решение: “Третьего дня ночью мне не спалось, стал я все это перечитывать, и так на меня пахнуло стариной тридцатых годов, эпохой Пушкина, и так стало хорошо... Что тут какие-то рубли считать!”

Будучи крупным предпринимателем, он не забывал заботится о людях, работающих на него. Так еще в 1884 году Суворин открывает первую частную школу типографского дела в России.

Алексей Сергеевич устроил для работающих в типографии и их семей медицинскую помощь в своем доме. Врач вызывался служащими даже на дом. Затем при типографии «Нового Времени» была устроена ссудо-сберегательная касса, библиотека. На рождественскую елку, которую Алексей Сергеевич очень любил посещать, собиралось до 1000 детей его служащих от трех до двенадцати лет. “Если к этому прибавить, что неспособные к труду, а также вдовы и сироты работавших в «Новом Времени» никогда не оставались без материальной помощи, то получится, что ни один владелец печатного заведения в России не заботился о своих рабочих так, как Алексей Сергеевич Суворин, к слову сказать, особенно радевший о тех работниках, которые вместе с ним начинали тяжелую и ответственную газетную работу,” - так характеризует Суворина-работодателя его современник Б.Б. Глинский.

Подводя итоги, следует отметить, что издательская деятелность Суворина поразительна,точное же число выпущенных суворинским издательством книг неизвестно. Здесь можно оперировать примерной цифрой в 1600 наименований общим тиражом 6,5 млн экз., выпущенных за 40 лет его работы.

Глава 3. Суворин и театр

Кроме любви к журналистике и издательству у Суворина была особенная страсть к театру. Еще на страницах «Петербургских Ведомостей» он выступал в роли театрального рецензента и сразу обратил на себя внимание как чуткий ценитель талантов и пониматель задач сценического искусства. В 1895 году он создал свой театр - сперва Литературно-артистического кружка, потом Литературно-художественного общества, а затем с 1912 года Малый театр им. А.С Суворина. (Фонтанка, 65.- В настоящее время по этому адресу в Петербурге находится БДТ им. Товстоногова). При театре существовала учебная студия, ее директорим был В.П. Далматов.

На должность первого режиссера был приглашен Евтихий Карпов, которому было поручено сформировать труппу. Труппа первого сезона состояла из 45 артисток и артистов. В ее составе были такие выдающиеся таланты, как Пасхалова, Яворская, Холмская, Глама-Мещерская, Домашева, Никитина, Каратыгина, П. К. Красовский, Орленев, Михайлов, Анчаров-Эльстон, Бастунов. 17-го сентября 1895 года состоялось открытие сезона пьесой А.Н. Островского “Гроза”. Второй постановкой театра была «Нора» Ибсена, с Л.Б. Яворской в заглавной роли.

В октябре Суворин получает разрешение на постановку пьесы Л.Н. Толстого “Власть тьмы”, противником которой был сам Победоносцев. В понедельник, 16-го октября, за день до представления «Власти тьмы» в Александрийском театре, состоялось первое в России публичное представление знаменитой драмы.

Сухово-Кобылин был именно Суворину обязан тем, что смог увидеть на сцене “Смерть Тарелкина”, - Суворин провел ее через цензуру и поставил в своем театре. Суворин также добился снятия запрета на пьесу “Царь Федор Иоанович” , которой в октябре 1898 года открылся Художественный театр.

Чтобы нагляднее показать размах суворинского театра приведу еще заголовки несколько пьес, которые были поставлены в первом сезоне.

Это: «Месяц в деревне» Тургенева, «Орлеанская дева» Шиллера,«Ганнеле» Гауптмана, «В тисках» Поля Эрвье, «Тайны души» Метерлинка, «Гость» Брандеса, «Венецианская актриса» В. Гюго, «Равенский боец» Гальма, «Принцесса Греза» Ростана, «Муравейник» Смирновой, «Марсель» В. Сарду, «Бедность не порок» Островского.

Всего, по воспоминаниям Е.П. Карпова, С 17-го сентября 1895 г. по 5-е февраля 1896 года, т. е. за четыре с половиной месяца, было сыграно двадцать пять больших пьес и девятнадцать - одноактных.

А.С. Суворин принимал самое деятельное участие в жизни театра, читая пьесы, беседуя с авторами и артистами, почти всегда присутствуя на репетициях и спектаклях. Горя пламенной любовью к театру (что не мешало ему иногда проклинать и театр, и актеров), А. С. Суворин сумел вдохнуть энергию и любовь к делу во всех с ним работающих и заложить прочный фундамент для дальнейшего существования театра,” - пишет Карпов в своих воспоминаниях.

Сам Суворин сравнивает свою любовь к театру со своего рода наркотической зависимостью: “Театр – это табак, алкоголь. От него так же трудно отвыкнуть”. После одной из репетиций Суворин делает следущую запись в дневнике: “Театр меня мучает. Каждую минуту у меня желание отказаться от директорства и каждую минуту другое желание – остаться. Мне страшно подумать, что, отказавшись, я снова должен сидеть вечера дома и заниматься по-прежнему целые сутки газетой. Она взяла всю мою жизнь, дала много горечи, много удовольствий...”

За первые три года убыток от театра составил почти 50 тыс. рублей. Однако с 1898 года театр стал приносить прибыль.

Суворинский театр был закрыт только в октябре 1917 года, была ликвидирована и его театральная студия.

Суворин имел успех и как драматург. Совместно с В. П. Бурениным он написал драму «Медея», самостоятельно комедию «Татьяна Репина», «Вопрос», ряд мелких пьес и, наконец, пятиактную драму «Царь Дмитрий Самозванец и царевна Ксения». Наиболее значительное художественное сочинение Суворина, роман “В конце века. Любовь” был даже переведен на немецкий язык.

В заключение хочу привести слова критика В.Ф.Боцяновского, на мой взгляд наиболее точно характеризующие отношения Суворина и театра: «Суворин всю жизнь гонялся за синей птицей театра. Это был страстный, искренний искатель, который больше, чем кто бы то ни было другой, болел кризисом театра».

Заключение

В своей работе я постаралась проанализировать различные аспекты просветительской деятельности А.С. Суворина, рассмотрев комплексно весь его жизненный путь. Здесь я считаю необходимым отметить, что определение “книгоиздатель” для Суворина слишком узко. С молодых лет и до конца жизни он оставался журналистом, “королем фельетона”.

Многие из наших коллекционеров были настолько интересными людьми, что они заслуживают полноценных биографических изданий. Однако, по нашему мнению, сегодняшний наш герой заслуживает и отдельной библиографии. Собирая сведения об А.С. Суворине, мы столкнулись с большим массивом литературы, отражающей разные стороны его многогранной деятельности. Испытывая трудности, скорее, с грамотным отбором, нежели с нехваткой сведений, мы решили сосредоточиться непосредственно на библиотеке Суворина, часть которой находится в фондах ГПИБ. Тем не менее, постараемся вкратце изложить основные моменты его биографии.

А.С. Суворин. Портрет работы И.Н. Крамского. 1881 год.

Алексей Сергеевич Суворин родился 23 сентября (11.09. по ст. стилю) 1834 года в селе Коршево Бобровского уезда Воронежской губернии. Ни семейное окружение, ни обстановка детских лет его жизни ничем не намекали на взрослые пристрастия и занятия будущего журналиста и издателя. Его мать была родом из священнической семьи; отец, участник Бородинского сражения, из солдат дослужился до капитана: капитанский чин давал его детям потомственное дворянство. На момент заключения брака Суворину-отцу было 59 лет, матери – 19. «Жили мы похуже духовенства», - пишет Суворин в своей автобиографии. И далее продолжает: «Мои детские воспоминания носят на себе отпечаток полной свободы и беззаботности. Я любил отца и мать, особенно мать. Отец был суров, вспыльчив, но чрезвычайно добр». Алексей Сергеевич был первенцем, и родители его баловали. Жизнь будущего издателя протекала на лоне природы, грамоте он начал учиться с 7 лет, у местного пономаря. «Единственная книга, которая была у нас,- это Евангелие на русском языке, издание Библейского общества. Никаких других книг я не видывал в детстве своём, прежде чем начал учиться».

Юбилейный сборник Михайловского Воронежского кадетского корпуса с дарственной надписью А.С. Суворину.

С 1845 по 1851 гг. Суворин обучался в Воронежском кадетском корпусе, по окончании которого поступил в Дворянский полк. В 1853 году был выпущен из полка в сапёры и по прошению уволен в отставку. В 1856 году он сдал экзамены на звание учителя истории и географии и стал преподавателем Бобровского уездного училища, где сам недавно был учеником (до поступления в Воронежский кадетский корпус). В Боброве Суворин женился на Анне Ивановне Барановой. Интересно, что А.С. Суворин сохранил детские воспоминания о поездке в Берёзовку, где «родители мои познакомились с Ив. Тим. Барановым, будущим моим тестем. Он был писарем в Берёзовской конторе, и я помню, как раз мы с маменькой были у них в избе и в люльке качалась девочка, будущая моя жена».
В уездном городе Боброве Суворин совмещал учительство и обязанности секретаря бобровского уездного предводителя дворянства. Молодая жена поощряла его в первых литературных опытах; вскоре Суворин стал посылать заметки в местные, а затем и столичные издания. В 1858 году, перебравшись с семьёй в Воронеж, Суворин вошёл в кружок местных интеллигентов, а в 1861 году семья переехала в Москву. Покровительство романистки графини Е.В. Салиас дало Суворину первоначальную работу в журнале «Русская речь» (который, впрочем, через год закрылся), однако более важно, что через неё Суворин познакомился с Н.С. Лесковым, Н.А.Некрасовым, А.Н. Плещеевым, а также с собратьями-журналистами. В 1861 году Суворин подружился с критиком-фельетонистом В.П. Бурениным, который впоследствии играл важную роль как в судьбе Суворина, так и в созданной им издательской империи. В середине 1860-х годов они на пару публиковались в петербургских газетах, где прослыли остроумными и всезнающими журналистами, радикалами и либералами по убеждениям. Злые языки окрестили этот дуэт Бу и Су: произнесённые по-французски, как Boue et Sou, эти слова означают «грязь» и «мелкая монета».

А.С. Суворин. 1860-е годы.

С конца 1862 года и в течение последующих 12 лет А.С. Суворин работает в «Санкт-Петербургских ведомостях» В.Ф. Корша, для которых им написано более 400 фельетонов и множество заметок. Особой популярностью пользовались его воскресные фельетоны «Недельные очерки и картинки», подписанные псевдонимом «Незнакомец». Позже Суворин издал их отдельным двухтомником.
В 1866 году Суворин попал в первую по-настоящему неприятную историю. Он издал на сосбтвенные средства книгу «Всякие. Очерки современной жизни». Большую её часть составляли статьи, переработанные в повесть и дополненные 15-ю главами. В Цензурный комитет книга попала 4 апреля 1866 года, в тот день, когда Д.В. Каракозов стрелял в Александра II. Суворин пытался отозвать книгу из печати, но было поздно: на «Всяких» был наложен арест, а дело Суворина передано в суд. Состоялся открытый суд над книгой. «Всяких» приговорили к сожжению, а их автора – к трёхнедельному заключению на гауптвахте. По словам Суворина, этому эпизоду было посвящено стихотворение Н.А. Некрасова «Пропала книга» .
Уже в эти годы личность Суворина вызывала двойственные оценки, а популярность подтачивалась неприязнью: будучи отцом растущей семьи, Суворин нуждался в приличном заработке и потому нередко шёл на компромиссы со своей совестью.
У Сувориных к этому моменту было пятеро детей: дочь Александра (1858), сыновья Михаил (1860), Алексей (1862), Владимир и Валериан (1865). Однако вскоре в семье разразилась страшная трагедия, перевернувшая всю жизнь Суворина. 19 сентября 1873 года его жена была застрелена любовником, офицером-артиллеристом Тимофеем Комаровым. Обманутый муж чуть не сошёл с ума. Сын Н.С. Лескова, Андрей, оставил воспоминание о появлении Суворина в отцовском доме – тот пришёл без верхней одежды, в одном сюртуке, и по дороге обморозился.
Суворина вернула к жизни пылкая любовь другой Анны Ивановны – урождённой Орфановой, которая была одноклассницей и ровесницей его семнадцатилетней дочери Александры. Но эта же любовь и последовавший за нею в 1875 году брак вызвали новые семейные проблемы: старшие дети Суворина так и не признали мачеху. Анну Ивановну в семье называли Нюсей. Будучи очень милой и симпатичной женщиной, она по существу не играла никакой роли. Чехов называл её «бесструнной балалайкой».
Слегка оправившись от удара, всю свою неукротимую энергию Суворин бросил на создание собственной газеты. В 1876 году он купил пришедшую в упадок газету «Новое время». Другие крупные приобретения не замедлили последовать: в том же 1876 году совладельцы «Нового времени» приобрели типографию на М.Итальянской ул. (ныне ул. Жуковского), 47. В 1877 году Суворин перевёл типографию в купленный им дом в Эртелевом переулке (ныне ул. Чехова). Типография была оснащена новейшим оборудованием, первой в России начала печатать стереотипом на цилиндрических ротационных машинах французского производства. Условия труда в ней также были весьма необычными для того времени. Для работников типографии, конторы и книжного магазина было организовано ссудосберегательное и взаимно-вспомогательное товарищество. Мастера-печатники и рабочие бесплатно пользовались квартирами, нанимаемыми для них вне типографии; бесплатными были отопление, освещение, постельное бельё, услуги врача и лекарства. При типографии была организована бесплатная библиотека. С 1899 года печатные машины и станки приводились в движение электричеством. Для детей служащих и учеников типографской школы ежегодно устраивались новогодние ёлки. Типография принимала от редакции материал практически в течение всего дня. Телеграммы передавались до 3-х часов ночи. На стереотипирование и сдачу стереотипа в машину требовалось не более 30 минут.

А.С. Суворин с "Новым временем". Карикатура начала ХХ в.

Владение собственной типографией позволило Суворину, во-первых, сократить расходы на выпуск «Нового времени», а, во-вторых, осуществить давно лелеемую мечту о собственном издательстве. О том, что такая мечта прочно сидела в душе у Суворина, мы знаем из воспоминаний С.Ф. Либровича.
«Как-то раз А.С. Суворин-Незнакомец заговорил с М.О. Вольфом о русских книгах и выразил недоумение, что так мало выходит книг в России.
- Будь у меня капитал, - заметил он при этом, - я бы наводнил книжный рынок огромным числом книг». Вольф указал Суворину на трудности этого предприятия. «Суворин внимательно слушал, но затем упрямо повторил:
- А всё-таки, будь у меня капитал, я бы издавал книги».
С 1880 года Сувориным издавался также журнал «Исторический вестник», возглавляемый С.Н. Шубинским.

"Русский календарь" на 1889 год.

Издатель-Суворин – это отдельная огромная тема. Суворин отсчитывал начало своей издательской деятельности с выпуска «Русского календаря». В первые годы он составлял календари сам, разрабатывал их структуру, всегда предлагая оригинальную подачу материала, и сумел сочетать энциклопедичность и высокие литературные качества с дешевизной издания. Сувориным же изданы знаменитые справочные ежегодники «Вся Россия», «Весь Петербург» и «Вся Москва».
Точное число выпущенных суворинским издательством книг неизвестно, примерное число – 1600 названий общим тиражом 6,5 млн. экз. Наибольшей заслугой Суворина современники считали организованную им серию «Дешёвая библиотека» (с 1879 г.), состоящую из последовательно выпускаемых небольших по объёму книг и брошюр.

Книги из "Дешёвой библиотеки".

Идею серии Суворин заимствовал у французских и немецких издателей. Открывалась «Дешёвая библиотека» произведениями крупнейших писателей России – «Горе от ума» Грибоедова, «Недорослем» Фонвизина и повестями Карамзина. К году смерти своего основателя в этой серии вышло почти 500 названий. Злые языки называли серию «Библиотекой мёртвых», тем не менее, она дала дешёвые издания Достоевского, Фонвизина, Шекспира, Шиллера, лучшее из дореволюционных изданий Языкова и многое другое. Серия предназначалась городскому читателю; звёздным часом Суворина стал тот момент, когда он первым в России выпустил массовым тиражом полное собрание сочинений Пушкина. На следующий день после начала продажи издания газета «Новое время» отмечала невиданный ажиотаж, поднявшийся вокруг этого события. У магазина стояла толпа, желающие приобрести собрание сочинений брали магазин чуть ли не приступом.

Суворинское 10-томное собрание сочинений А.С. Пушкина.

Суворинские издания отличались чистотой набора, строгостью шрифтов, изяществом переплётов. Им было издано также некоторое число «роскошных» изданий. Среди других исключительно ценных плодов его издательской деятельности – первое легальное, без купюр, издание «Путешествия из Петербурга в Москву» А.Н. Радищева, переиздание «Опыта россйиской библиографии» В.С. Сопикова, «Иллюстрированная история книгопечатания и типографского искусства» Ф.И. Булгакова (одно из первых русских изданий по истории книжного дела).

Суворин в качестве хозяина газеты и его «Новое время» провоцировали современников на бурные, подчас сугубо противоположные оценки. Суворин проповедовал свободу журналистского высказывания и часто подчёркивал, что печатаемые в газете материалы могут идти вразрез с его личным мнением. Однако в целом «Новое время» поддерживало правительственную политику. Этот факт и по сей день заставляет исследователей обвинять Суворина в конформизме и в отходе от либеральных убеждений. В то же время многие из знаменитых современников издателя писали о принципиальном несовпадении Суворина и его газеты и, даже порицая «Новое время», оставались горячими защитниками и сторонниками его владельца. Таковы, в наибольшей степени, В.В. Розанов и А.П. Чехов, в наименьшей – А.В. Амфитеатров, Н.С. Лесков и близко сошедшийся с Сувориным под конец жизни Ф.М. Достоевский. Суворин, несомненно, обладал большим личным обаянием, помогавшим ему завоёвывать сердца людей; незаурядным умом, позволявшим разглядеть искры таланта даже в недругах; юношеским задором, который и в более зрелые годы заставлял его с азартом включаться в жаркие споры. Близко знавшие его люди понимали, что личность Суворина гораздо шире и сложнее всех его дел и начинаний. Однако эта же особенность его характера заставляет исследователей говорить о дилетантском характере издательской деятельности Суворина, о фатальных промахах инициированных им газетных кампаний, о невысокой художественной ценности его книг и пьес и о даже бессистемности собранной им библиотеки. На последнем мы ещё остановимся подробнее.
Семью Сувориных продолжали преследовать несчастья. В 1885 году от сахарного диабета умерла дочь Александра, в замужестве Коломнина. В 1887 году покончил с собой сын Володя, а через год умер от дифтерии Валериан, юноша-горбун, любимец Суворина. «Новое время» также приносило владельцу много огорчений. Особенно сильное возмущение вызвала позиция газеты во время негативного освещения дела Дрейфуса и студенческих волнений 1899 года. Всё это провоцировало у Суворина приступы депрессии, во время которых он начал отходить от дел. Проявились панические атаки, в которых Суворин признавался Сытину: «У меня была болезнь духа… Приступы страха, упадок духа… Это очень мучительная штука. Эти предподписочные дни всегда для меня страшны. Я боюсь их... Мучительно боюсь… Всё мне кажется, что подписка на «Новое время» упадёт, что от меня все отвернутся и я останусь один у разбитого корыта».
Отвлечься от тягостных мыслей Суворину помогал возврат к занятиям сочинительством. Истинной отдушиной стал основанный им в 1895 году Литературно-артистический кружок, впоследствии переименованный в Литературно-художественное общество. Суворин становится владельцем и директором театра ЛХО – и находит дело, которое не отпускает его уже до самой смерти. Театром, сценическим искусством Суворин интересовался, ещё когда работал у Корша. Его театральные рецензии отличались проницательностью и остротой взгляда. Позже он сам создал несколько пьес.
В личном отношении к театру взгляды Суворина-драматурга перекликаются со взглядами А.П. Чехова: Суворин, как и Чехов, обычно удирал из города в день премьеры своей пьесы и вечно проклинал своё неистребимое влечение к театру. Такое совпадение неудивительно - ведь А.С. Суворина и А.П. Чехова связывала многолетняя искренняя дружба, которая многим казалась странной. Тем не менее, именно в номере у Суворина в гостинице «Славянский базар» Чехов отлёживался целых двое суток, когда у него неожиданно хлынула горлом кровь. С именем Чехова тесно связана одна издательская шутка, о которой подробно рассказывает брат писателя М.П. Чехов.
Суворин принимал активное участие в редактуре чеховских пьес и наоборот – такова, например, суовринская пьеса «Татьяна Репина», в которую по указаниям Чехова вносилось множество переделок. В основу пьесы лёг реальный случай, произошедший с провинциальной актрисой Е.П. Кадминой (1853-1881). Желая отомстить любовнику, Кадмина отравилась. «Шла пьеса «Василиса Мелентьева», - пишет об этой истории М.П. Чехов. – В ней, как известно, Василиса Мелентьева отравляет жену Ивана Грозного. Перед началом сцены отравления Кадмина приняла яду… Когда наступило действие по пьесе, тогда началось и действие яда в желудке у Кадминой. Она умерла прямо на сцене в страшных мучениях…» О Кадминой много судачили, и когда Суворин поставил свою «Татьяну Репину», история ещё не до конца забылась. Об этом свидетельствует сильный всплеск эмоций, который у зрителей вызывала пьеса. Драма заканчивалась смертью главной героини, Татьяны Репиной, оставляя зрителей в неведении по поводу судьбы её неверного возлюбленного.

Суворин А.С. Татьяна Репина. - Изд. 3-е, испр. - СПб., 1899.

Вскоре после постановки А.П. Чехову понадобился французский словарь Макарова, который он попросил у Суворина. Получив словарь в подарок, Чехов пообещал вскоре отдариться. Ответным даром оказалась одноактная пьеса, также называвшаяся «Татьяна Репина» и представляющая собой продолжение пьесы Суворина. В чеховском продолжении участвуют те же персонажи. Эту пьесу-шутку Чехов послал Суворину, сопроводив напутствием: «Не показывайте его никому, а прочитавши, бросьте в камин». К печатанию пьеса не могла быть допущена по цензурным соображениям, из-за того, что действие происходит в церкви. Тем не менее, в 1889 году Суворин напечатал чеховскую «Репину» в двух экземплярах, один из которых послал автору, а второй оставил себе. Чеховский экземпляр хранился в его бумагах, сбережённых сестрой писателя Марией Павловной, и впоследствии оказался в библиотеке ГЛМ. Суворинский экземпляр должен храниться в библиотеке Пушкинского дома.

Чеховский экземпляр чеховской же "Татьяны Репиной". Воспроизводится в книге брата писателя.

Конец жизни Суворина был омрачён болезнью и одиночеством. К старости усилились мнительность и суеверие. Он долго не соглашался переехать в новый дом, боясь, что этот «переезд может быть для него роковым». Секретарь Суворина, актёр Борис Глаголин, пересказал сон, который Суворин видел в день своего юбилея: «четверть века человек лежит в гробу и не может умереть». В том же 1909 году берлинский онколог Френкель нашёл у Суворина рак горла. Несмотря на заграничное лечение, болезнь прогрессировала. После второй операции Суворин лишился голоса. Последние месяцы жизни он общался с родными и близкими при помощи карандаша и бумаги. Похоронен Суворин на Никольском кладбище Александро-Невской лавры.
Библиофильство Суворина отмечалось всеми знавшими его людьми. В день открытия и освящения своего книжного магазина на Невском проспекте А.С. Суворин высказал ставший известным афоризм: «Если книга обязана появлением своим человеку, то человечество обязано процветанием своим книге». Своё книжное собрание он создавал более 50 лет. Собрание это очень отчётливо отражает не только интересы, но и потребности владельца. Его библиотека располагалась рядом с рабочим кабинетом – или, насколько можно судить по описаниям, плавно перетекала в него.
«Несколько раз… я бывал в знаменитом Суворинском кабинете в Эртелевом переулке. Я поражался не только обилию книг в книжных шкафах, не только ворохам корректур, но и той совершенно исключительной прожорливости, с какой он всё это проглатывал глазами, мозгом, кровью сердца, - сказал однажды Гиляровский».
А вот поэтическое, но точное описание Розанова: «Проходишь из большой передней в темноватый проход между спальней и библиотекой. Библиотека – огромная комната, с огромным столом посередине, на котором лежат книги и «так» и корешком кверху: и около них что-то копошится маленькая, почти крошечная старушка, N., - сестра сотрудника Богачева… Она «убирает» библиотеку Алексея Сергеевича, распределяет по классификации и составляет каталог. Библиотека – великолепна. И огромна, и интересна, - по изданиям, по предметам… Идёшь, и входишь в полусветлую (сзади) комнату… Против дверей сейчас же огромный стол с новинками книг и журналов. Сколько раз скажешь, чем-нибудь заинтересовавшись:
- Алексей Сергеевич, я возьму эту книгу (т. е. в собственность).
- Возьмите, батюшка.
Отсюда (из прохода – налево) кабинет, передняя стена которого заменена одним огромным стеклом. Всё-таки от множества книг и вещей в кабинете – в нём полутемно, вернее – недостаточно светло… Множество столиков – всё заставлено чем-то, в большинстве книгами. Книг – множество, они везде – часть громадные фолианты… Огромные портреты – его первой жены, умершей дочери (Коломниной), Шекспира, Пушкина, Тургенева и Толстого… Слева, на половине длины кабинета – всегда пылающий камин. А вон, дальше, и он.
Всегда я его помню собственно в единственной позе: спина колесом и он внимательно ушёл «в стол»… читает или (несколько реже) пишет».

А.С. Суворин в своём кабинете. Начало ХХ в.

В журнале «Библиофил» отмечается, что «А.С. Суворин оказывал широкое гостеприимство всем лицам, которым необходимо было сделать справку в том или другом издании, имеющемся в его библиотеке». Другой посетитель восторженно отмечает, что книги «всюду, кроме потолка». Следует отметить и другую характерную особенность суворинского дома вообще и его хозяина в частности: дни приёмов здесь было трудно отделить от случайных визитов, рабочие часы – от отдыха. Визитёры являлись в любое время. Да и сам Суворин, насколько можно судить, засиживался в кабинете допоздна. В.М. Грибовский, вспоминая свою первую встречу с издателем, удивляется назначенному для него странному приёмному часу – около полуночи. «Меня ввели в громадную комнату, ярко освещённую электричеством. Мельком я заметил ряды заставленных книгами полок или книжных шкапов по стенам, различные предметы искусства… Внимание моё было устремлено на то место, где у стола, заваленного книгами, газетами, глубоко опустившись в кресло, сидел и делал какие-то заметки на лоскутке бумаги создатель и руководитель влиятельнейшей русской газеты».
Все эти описания дают впечатление рабочего беспорядка, интеллектуальной проходной, в которой не переводятся привлечённые щедростью и обаянием хозяина именитые гости.
В.Е. Кельнер, анализируя книги Суворина, осевшие в фондах РНБ, предполагает, что впервые с книгой как с объектом коллекционирования Суворин столкнулся ещё в молодости, когда предводитель дворянства Бобровского уезда Воронежской губернии В.Я. Тулинов поручил ему составить каталог своей библиотеки. Долгое время собирательство Суворина носило случайный характер. Серьёзный подход к созданию библиотеки совпадает с укреплением материального положения Суворина. Основу его библиотеки составили 200 томов редких книг, приобретённых у букиниста Екшурского. Позднее он приобрёл часть книг из личной библиотеки Н.С. Лескова, после его смерти распроданных наследниками. Свои экземпляры Суворин снабдил специальной надписью о принадлежности их ранее Н.С. Лескову. Им была куплена и часть библиотеки князя Воронцова. Сотнями измеряется количество книг, полученных им в дар от разных писателей. Этим объясняется большое количество автографов на титульных листах принадлежащих ему изданий.

Издания с автографами из Суворинской библиотеки.

Суворин любил книги не только за содержание, но и за их внешний вид – переплёты, шрифты, виньетки. Многие книги из его библиотеки имеют роскошные обложки, которые делались в лучших переплётных мастерских того времени. Для русских переплётов характерен суперэкслибрис в виде монограммы «А.С.», для иностранной части – похожий суперэкслибрис «A.S.». Небольшая часть книг без специальных переплётов снабжена экслибрисом «Из библиотеки Алексея Сергеевича Суворина». Реже встречаются маленькие наклейки с указанием шкафа и полки или владельческие надписи.

Суперэкслибрисы. Разные варианты.

Экслибрис.

Маленькая наклейка.

Владельческие надписи А.С. Суворина.

Специфической чертой суворинской библиотеки являются конволюты – тематически сгруппированные под одним переплётом книги и статьи, посвящённые какому-нибудь вопросу. Ярким примеров служит так называемая «театральная часть» библиотеки Суворина: толстые тома, вмещающие пьесы разного вида и размера. Собирал Суворин конволюты и при формировании коллекции вольной печати.

"Театральная часть" библиотеки Суворина.

Разные пьесы под общей обложкой.

Содержание тома расписано вручную.

Экслибрис владельца поверх чужого автографа.

В том включена драма, написанная Сувориным в соавторстве с В.П Бурениным.

А также "Смерть Агриппины" В.П. Буренина с дарственной надписью Суворину. Переплётчик частично обрезал надпись.

В целом, библиотека Суворина отчётливо распадается на две части: собственно коллекционную, состоявшую из ценных и редких изданий, и рабочую, в которую входили издания его современников. При жизни Суворина вышло два каталога его библиотеки: «Русские книги, напечатанные за границей. Библиотека А.С. Суворина» (СПб., 1897; отпечатан в двух экземплярах) и «Catalogue des livres en langues etrangeres de la Bibliotheque de A.S. Souvorine» (СПб., 1906). После смерти были изданы ещё два – «Каталог русских книг библиотеки А.С. Суворина» (СПб., 1912-1913), в который наследники намеренно не включили некоторые ценные книги из коллекции, и «Rossica de la Bibliotheque de A.S. Souvorine» (Пг., 1914). По ним можно судить о составе библиотеки. Собрание хронологически охватывает три столетия, а по содержанию разбивается на 18 разделов. Эти разделы: богословие, философия, педагогика, правоведение и политические науки, история, военные и морские науки, география, естественные науки, медицина, сельское хозяйство, технология, математика, языкознание, искусство, словесность, театр, справочные книги, периодические издания. Наибольшим наполнением отличались разделы по истории, словесности и театру. Достаточно поздно задавшись целью собрать русские книги и Россику, Суворин исполнил задуманное. Об этом, в частности, свидетельствует каталог раздела Rossica, вобравшего в себя около 3500 изданий.
В литературе нам попадались разные сведения о дальнейшем пути, ожидавшем суворинскую библиотеку после смерти владельца. Одна из версий опирается на заметку в «Известиях книжных магазинов Товарищества М.О. Вольф» за 1913 год, в которой сообщается: «Наследники А.С. Суворина пожертвовали московскому Историческому музею библиотеку покойного, состоящую из 25 000 томов с богатым театральным отделом. В Петербурге наследники предлагали библиотеку разным просветительным учреждениям, но те, ввиду ея громадности, от нея отказались». Тем не менее, часть библиотеки приобрёл владелец петербургского магазина «Антиквариат» П.В. Губар. От него книги суворинской коллекции поступили в фонды РНБ. Но имеются и другие сведения. Согласно информации, изложенной в статье Л.Юниверга, библиотека Суворина после его смерти в течение нескольких лет хранилась в его квартире. В 1918 году она была национализирована и распределена между Российской Публичной библиотекой (нынешней РНБ), Русским музеем (книги по искусству) и Справочным отделом Комиссариата народного просвещения Северной области (энциклопедии и справочники в количестве 400 томов). Тут, впрочем, вновь возникает в истории суворинского собрания букинист и библиофил П.В. Губар, содействовавший этой передаче. Далее, из Публичной библиотеки в Петербурге дублетные экземпляры якобы были переданы в библиотеку ГИМ, откуда в 1938 году попали в ГПИБ. Обе версии в чём-то сходятся, однако бросается в глаза некая несообразность. Вряд ли в дублетные экземпляры стали бы включать издания во владельческих переплётах или книги с автографами – а таких изданий в фондах ГПИБ достаточно много. Однако при изучении собрания основная трудность заключается в том, что, в отличие от других коллекций, библиотека Суворина распылена и не имеет выделенного хранения. Таким образом, выявление экземпляров из этого собрания во многом является случайным.
В завершение нашего рассказа хочется дать некий обобщающий портрет Суворина. На наш взгляд, тут как нельзя лучше подходит характеристика, данная ему А.В. Амфитеатровым: «В каких бы моментах ни вспоминался мне Суворин – этот кипучий, газетный, злободневный человек, казалось бы, зубы съевший на житейской практике, неугомонный создатель громадных практических предприятий, необычайный умейник уживаться с нужными людьми, угадывать нужные моменты, и проч., и проч., - тем не менее он представляется мне, в конце концов… типическим русским мечтателем. Ему лишь… везло необыкновенное счастье не только строить воздушные замки, очередные планы которых вплывали в его капризную, ищущую, беспокойную фантазию, но и осуществлять их. Однако какого-то главного своего замка, ради которого он на свет родился и жил, он так-таки и не выстроил. Больше того: может быть, даже и плана его не видал и себе не представлял. И в этом-то было его смутное, беспокойное горе, и этим обусловливалось его неустойчивое метание от факта к факту, от взгляда к взгляду, от человека к человеку. Это был человек, сотканный из мечты…»
Что ж, если считать по замку на каждое крупное суворинское увлечение, то мы располагаем обломками четырёх; эти замки - газета «Новое время», книги суворинского издательства в фондах ГПИБ, «Журнал театра Литературно-Художественного общества» и часть суворинской коллекции. Не так уж мало, собственно говоря.

Список использованной литературы:

Библиофил А.С. Суворин // Русский библиофил. – 1912. - № 5. – С. 78-80.
2. Демидова В. Суворин Алексей Сергеевич // Три века Санкт-Петербург:а: энциклопедия. –
3. Девятнадцатый век. – Кн. 6. – СПб., 2008. – С. 659-661.
4. Динерштейн Е.А. Издательская деятельность А.С. Суворина // Книга: исследования и материалы. – Сб. 48. – М., 1984. – С. 82-118.
5. Динерштейн Е.А. На правеже: жизнь и смерть А.С. Суворина // Свободная мысль. – 1993. - № 10. – С. 80-93.
6. Динерштейн Е.А. Человек, сделавший карьеру. – М., 1998.
7. Известия книжных магазинов Товарищества М.О. Вольф. – 1913. - № 3. – Стб. 53.
8. Исаченко В.Г. Особняк Суворина. –СПб., 1996.
9. Кельнер В.Е. Русские книги из библиотеки А.С. Суворина в фондах РНБ // Памятники культуры: новые открытия. Письменность. Искусство. Археология: ежегодник. – Л., 1993. – С. 42-47
10. Либрович С.Ф. На книжном посту. – Пг.-М., 1916. – С. 122-127.
11. Лобанов В.М. Столешники дяди Гиляя. – М., 1972.
12. Мямлин И.Г., Яшин В.А. Три чеховские книги // Невский библиофил: альманах. – Вып. 10. – СПб., 2005. – С. 158-167.
13. Суворин А.С. Дневник. – Изд. 2-е, испр. и доп. – London, 2000.
14. Суворин А.С. Дневник: (фрагменты, не вошедшие в издания 1923 и 1992 гг.) // Новое литературное обозрение. – 1995. - № 15. - С. 154-158.
15. Сытин И.Д. Встречи // Книга: исследования и материалы. – Сб. 61. – М., 1990. – С. 139-144.
16. Телохранитель России: А.С. Суворин в воспоминаниях современников. – Воронеж, 2001.
17. Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем. – Т. 12. – М., 1949. – С. 348.
18. Чехов М.П. Антон Чехов. Театр, актёры и «Татьяна Репина» (неизданная пьеса Чехова). – Пг., 1924.
19. Экслибрисы и штемпели частных коллекций в фондах Исторической библиотеки. – Вып. 1. – 2-е изд., перераб. и доп. – М., 2009. – С. 114-115.
20. Юниверг Л. Библиотека А.С. Суворина // Альманах библиофила. – 1990. – Вып. 27.
21. Юниверг Л. Жизнь и судьба Алексея Суворина // Иерусалимский библиофил: альманах. – Иерусалим, 1999. – С 313-319.

21.09.2014

Восстанавливая светлое имя

Год примерно тому назад, мониторя просторы Интернета, не появилось ли чего новенького о жизни и творчестве нашего великого земляка Алексея Суворина, судьба которого меня захватила еще в 90-е годы прошлого века, я натолкнулся на книгу кандидата исторических наук Любови Петровны Макашиной «Вокруг А.С.Суворина. Опыт литературно-политической биографии», вышедшей в Екатеринбурге в 1999 году. С помощью коллег из вуза, где она сейчас преподает, узнал её адрес. Предложил обмен книгами. Послал ей вышедшие в Воронеже с моим участием «Телохранитель России. Воспоминания современников об А. С. Суворине» и сборник произведений Суворина с предисловием Марины Ганичевой «Очерки картинки».

А вскоре и она прислала свою книгу. В сопроводительном письме Любовь Петровна написала: «Когда я увидела дату издания «Телохранитель России», я восторженно ахнула: мы в одно время интересовались и занимались одним делом - восстановлением светлой памяти А.С.Суворина. Какая жалость, что мы не знали друг друга в этот период! Надеюсь, что Ваши книги стали пособием для студентов Воронежского университета. В УРГУ имя Суворина по-прежнему под запретом».

Я не стал разочаровывать Любовь Петровну на счет ВГУ. Помнится, совсем недавно учитель жизни целого поколения воронежских журналистов Лев Ефремович Кройчик уверял, что Чехов отвернулся от Суворина после дела Дрейфуса. И якобы антисемитизм Суворина стал причиной разрыва. В отличие от Макашиной, у Кройчика, как и у его предшественника Динерштейна, не было ни желания, ни стимула разобраться в сути отношений двух великих людей России. Боюсь, что задача у них одна - всячески тормозить процесс актуализации творческого наследия великого русского журналиста, издателя, общественного деятеля и политического мыслителя.

Но не им, а новому поколению думающих молодых людей, в том числе журналистам, адресуются эта публикация одной из глав из книги Л. Макашиной. Написанная в 1999 году, книга читается на одном дыхании и заставляет о многом задуматься.

1. ВЗГЛЯДЫ НА ЖУРНАЛИСТИКУ

Отношения между Чеховым и А.С. Сувориным -

это не обывательское знакомство и даже не простая дружба двух писателей - это уже в некотором роде, «теория рус­ской литературы». Суворин - важная страница в жизни Чехова. Чехов - светлая страница в биографии Суворина.

А.Амфитеатров,

Cave di Lavogna, 25.09.1909 .

Дружба Чехова и Суворина начиналась и разворачива­лась в период творческого подъема как одного так и друго­го, - во второй половине восьмидесятых годов прошлого века. «Новое время» уже давно зарекомендовало себя как широко информированная, влиятельная в правительствен­ных и общественных кругах газета. Основной костяк авто­ров и сотрудников газеты складывался в тот же период - А.Амфитеатров,

Иг. Потапенко, А.Столыпин, Н.Глинка, Н.Энгельгардт, В.Буренин.

Суворин в этот период был одер­жим техническим перевооружением типографии и всего из­дательского дела. Обустраивалась типографская школа при издательстве. Известный театральный критик и драматург Суворин готовился претворить в жизнь планы о собствен­ном театре - с собственной антрепризой и им самим подо­бранным репертуаром. Чехов в этот период известен как ав­тор смешных водевилей и юмористических рассказов - пло­довитый, подающий надежды писатель. И тот, и другой сто­яли на пороге новой фазы своего творчества.

Из всех предыдущих лет год 1886 стал для Чехова самым плодотворным. Было написано и опубликовано в юмористи­ческом журнале «Осколки» Лейкина более ста рассказов. Но стиль сотрудничества с Лейкиным, его непременное условие «пошутить в сто строк» - стало сковывать входящего в новую фазу творчества Чехова. Он еще не знал, какую, но - новую. Сотрудничество с «Петербургской газетой» Гейдебурова не­сколько больше отвечало духу требований Чехова, однако и эта газета сковывала автора жесткими требованиями сроков сдачи материала в газету. Писатель хотел еще поработать над стилем, образами, а редакция требовала: «В номер!». По-дру­гому стали складываться отношения Чехова с «Новым време­нем» и Сувориным.

Они познакомились в апреле 1886 года. Суворин, очаро­ванный человеческим обаянием Чехова, предложил сотрудни­чество без всяких условий. Интуиция издателя не подвела, впро­чем, как всегда. За два месяца Чехов написал и опубликовал в «Новом времени» больше, чем связанный контрактными обя­зательствами. Это были лучшие рассказы «раннего» Чехова: «Враги», «Панихида», «Агафья», «Кошмар», «Святая ночь»... Результат был неожидан для самого автора: «Пятью рассказа­ми, помещенными в «Новом времени», я поднял в Питере пе­реполох, от которого угорел, как от чада». Первый рассказ был «Панихида». За него Чехов получил гонорар 75 рублей, ровно столько, сколько Лейкин платил в «Осколках» за месяц, за четыре рассказа. Чехов боялся, что далее условия работы переменятся, и писал об этом Суворину: «Я радуюсь, что условиями моего сотрудничества вы не поставили сроч­ность моей работы. Где срочность - там спешка и ощущение тяжести на шее (...). Назначенного вами гонорара для меня впол­не достаточно» (письмо от 21 февраля 1886 г.). Спустя не­которое время Суворин предложил Чехову собрать опублико­ванные в субботних приложениях «Нового времени» рассказы и издать их отдельной книжкой. К марту таких рассказов на­бралось 13, к ним Чехов добавил три рассказа, опубликован­ные в «Петербургской газете» и назвал свою первую книжку «В сумерках». Спустя два года книжка получила высшую для русского беллетриста награду - ежегодную Пушкинскую пре­мию. Благодаря публикациям в «Новом времени» писатель был замечен серьезной критикой из толстых журналов, не обращав­шей внимание на легковесное чтиво развлекательных бульвар­ных журналов «Будильник» и «Осколки». Литературный обозреватель «Нового времени» В.Буренин прямо писал об этом: «Господина Чехова заметили заметили...(...) А ведь и прежде можно было заметить: он давал под разными псевдонимами такие же талантливые и живые вещи, какие дает и теперь. Причина, заставившая и заставляющая до сих пор критику «толстых журналов» игнорировать талант молодого беллетриста, заклю­чимся, кажется, в том, что произведения Чехова вообще чуж­ды всяких приходско-журнальных тенденций и в большинстве обнаруживают вполне свободное отношение автора к делу ис­кусства, в большинстве руководствуются только одним направ­лением, тем, какого требует художественная правда» (Новое прими, 1887, 25 сентября).

Первая книга Чехова «В сумерках» выдержала 12 изда­ний за период 1887-89 годов. Вне всякого сомнения, кроме зас­луги автора в этом есть и заслуга издательства «Новое время».

Впервые в жизни Чехов почувствовал себя обласканным, обожаемым, этаким баловнем судьбы. У него стало проходить чувство неудовлетворенности от спешки и неотделанности произведений, впервые, благодаря Суворину, он испытал удо­вольствие от работы со словом.

Лейтмотивом следующего года стала работа над первым крупным по форме произведением - повестью «Степь». Полу­ченный от Суворина гонорар позволил на время забыть о зара­ботке на хлеб насущный и сосредоточиться на большом про­изведении. Повесть была отдана для публикации в журнал «Северный вестник». Первым рецензентом повести стал В. Буренин из «Нового времени». В.Буренин увидел в Чехове про­должателя русской литературной традиции, в описаниях при­роды Чехов соперничает, по мнению рецензента, с Тургеневым. Чехову был присвоен титул - «самый выдающийся моло­дой литератор современности». Буренин открыл полемику о художественном методе Чехова. Имя Чехова стало модным. А писатель, наперекор моде, задумал испробовать себя в доку­ментальном жанре.

Интерес Чехова к Сахалину был вызван двумя фактора­ми. Во-первых, в Москве намечалось проведение международ­ного симпозиума специалистов-тюрьмоведов и официальная печать обсуждала это событие. Другим поводом явилась хо­дившая в тайных списках рукопись американского журналис­та Ж. Кеннана о состоянии сибирских тюрем в России. Ее чте­ние, а не только перепечатка, были запрещены специальным цензурным указом. Многие русские интеллигенты, прочитав­шие рукописный список, желали бы составить собственное мнение об обсуждаемом предмете. Но не все смогли. А.П.Че­хову и В.М.Дорошевичу это удалось.

Предпринятое Чеховым путешествие вряд ли бы удалось без материальной и организационной поддержки Суворина. Судя по переписке 1889-90 годов, Суворин вдохновлял писате­ля, организовывал ему теплые приемы интеллигенции и адми­нистрации городов, где писатель останавливался, высылай деньги на расходы. Благодаря авторитету «Нового времени», Чехов, как корреспондент газеты, был допущен в закрытые для общественного мнения места на острове Сахалин. Разумеется, авторитет таланта Чехова открывал ему многие двери, но только не епархии министерства внутренних дел. Талантов в России много, но когда и кто же из чиновников ценил это? Чехов при­знавал в письмах и немногих дневниковых записях, что авто­ритет газеты помогал ему в работе.

Но прежде чем решиться на такую ответственную исследовательскую и публицистическую деятельность, Чехов опро­бовал себя в качестве газетного «передовика». Известно не­сколько его небольших статей в газете «Новое время». Чехов был недоволен своим газетным опытом и первоначально не захотел включить статьи в собрание сочинений. Публицисти­ческим дебютом стала статья «Московские лицемеры» (Новое время, 1888, 9 окт.). В сопроводительном письме Суворину Чехов писал: «Я, Алексей Сергеевич, осерчал и попробовал нацарапать статейку для первой страницы. Не сгодится ли?»(письмо от 7 окт. 1888 г.). После опубликования констатировал: «Рад, что моя передовая сгодилась» (письмо от 10 окт.). «Ста­тейка» была посвящена решению московской думы, отменив­шей свое же решение о запрете торговли по воскресным дням.

Автор издевался над купцами, вроде Ланина, который говорил на заседаниях Думы, что поставит за прилавок детей, жену, и освободит наемных приказчиков и будет торговать с одной лишь целью - пополнить городскую казну. Материал Чехова, видимо, задел за живое своего адресата. Купец и фабрикант i I 11.Линии, издающий к тому же свою газету «Русский курьер», поместил в двух номерах ответный материал с характер­ным заголовком «Облыжные публицисты» (11,12 окт.). Выступление «Нового времени» было названо неприличным. Но зато газета «Новости дня» одобрила статью Чехова, а закон московской Думы назвала «специальной московской глупостью» Резонанс от выступления Чехова был приличный, и в конце октября московская дума вновь пересмотрела свое ре­шение, но уже в пользу приказчиков.

Лучшие журналистские качества проявил Чехов в своей передовице: оперативность, злободневность, действенность. Заседание думы состоялось 4-5 октября. Решение о запрете торговли вынесено 7 октября. В этот же день отослан материал в газету, опубликован - 9, полемика разразилась в прессе 10- 15 октября, а 29 уже отменено старое и принято новое реше­ние Думой. О приказчиках сочувственно писать было не принято. Но кто же, как не Чехов, сын приказчика, мог лучше зас­тупиться за это городское сословие? Материал имел благоприятный резонанс, и какой бы журналист не гордился бы таким попаданием в цель? Только не Чехов.

Почему Чехов называл этот свой материал публицисти­ческим дебютом? Разве в «Осколках» под рубрикой «Осколки московской жизни (1883-85) он не комментировал подобные события? Среди 51 «осколка» нечто подобное по проблемати­ке нашлось. Но не по тону, не по уровню авторского осмысле­ния, ярко выраженной позиции обличителя и защитника. В «Осколках» ерничал, вышучивал, а в «Новом времени» писал серьезно и эмоционально: «Не лицемерие ли защищать торговлю по праздникам, говорить о церкви? Не лицемерие ли, защищая свой хозяйский карман, называть себя приказчиком и говорить как бы от имении приказчиков? Не лицемерие ли пу­гать миллионными убытками или антагонизмом приказчиков и хозяев?». А в «Осколках» интонация - ироническая, ни к кому конкретно не обращенная - так, игра ума, игра слов: «Н.П.Ланину не верили, что он настоящий редактор «Русского курье­ра» и что он умеет писать. Собственно говоря, вопрос об уме­нии Николая Петровича мало мучил публику... Но г. Ланин, че­ловек нервный, мнительный и подозрительный. Ему кажется, что весь мир, начиная с его второстепенных, не посвященных в редакционные тайны сотрудников, тяжелых и малоспособ­ных людей, и кончая солдатом на Сретенской каланче, ядови­то глядят на него, показывают пальцем: не надуешь!» (9 июня 1884 г.). В «Осколках» автор не обращается прямо к Ланину, а в «Новом времени» резко бросает обвинение в лицо: «Уж вои­стину браво! Только бравые и очень «храбрые» люди могут говорить публично и не краснея такой вздор!»

В суворинской газете Чехов опубликовал десять публи­цистических статей разного качества. Любопытным примером является статья «Фокусники». Поводом для ее написания яви­лась брошюра К.А. Тимирязева о состоянии московского зоо­логического сада. Тимирязев был сотрудником журнала «Рус­ская мысль» и ряда газет, но не мог убедить редакторов под­держать его в борьбе против московского профессора Богда­нова и выпустил брошюру «Пародия науки» на свои деньги. Чехов прочитал ее случайно, находясь на даче в Бегимове. Сроч­но выехал в Москву, посетил зоосад, пересмотрел Дневники наблюдений зоосада, которые фиксировали действительно па­родийные для ученого журнала факты: кто дразнил зверей, кто сорвал цветов, кто поругался с билитершей... Вонь, грязь, го­лодные звери и отсутствие ученых-зоологов. Цитаты из бро­шюры академика-физиолога, касающиеся научных аспектов, Чехов дополнил яркими личными наблюдениями. Полнота кар­тины получилась убийственная! Но результат от публицисти­ческого выступления - противоположный ожидаемому. Льсти­вые коллеги Богданова, в чьем ведении был зоосад, на очеред­ном академическом заседании уверили его в полном своем не­согласии с газетой, лабораторию, вместо того, чтобы улучшить, закрыли совсем, ученого Тимирязева уволили из Петровской академии. Опыта борьбы с корпоративностью у Чехова не было. Писательский опыт для этого не годился.

Публицистике Чехова свойственны лаконичные, но емкие обобщения или замечания по важным вопросам российской жизни. Обычно Чехов-новеллист, рассказчик, драматург от сво­его имени этого не делал. Несколько примеров обличений. О лени: «В наше больное время, когда европейскими обществами обуяла лень, скука жизни и неверие, когда всюду в странной вза­имной комбинации царят нелюбовь к жизни, страх смерти, ког­да лучшие Люди сидят, сложа руки, оправдывая свою лень и свой разврат отсутствием определенной цели в жизни, подвижники нужны как солнце» . О взяточничестве, нищенстве, незаслу­женных наградах: «...русский человек относится одинаково бес­печно как к чужой, так и к своей собственности: он зря берет и в то же время зря дает. Уличное нищенство - это только маленькая частность большого общего. Нужно бороться не с ним, ас про­изводящею причиною, когда общество во всех своих слоях сверху донизу, научится уважать чужой труд и чужую копейку, нищенство уличное, домашнее и всякое другое исчезает само собой» (ст. «Наше нищенство», 1888,4 дек.). О русской жизни: «Русская жизнь бьет русского человека так, что мокрого места не остается, бьет на манер 1 ООО-пудового камня. В Западной Европе люди пропадают оттого, что жить душно, а у нас оттого, что жить просторно; простора так много, что маленькому чело­веку нет сил ориентироваться» (письмо к Григоровичу, 1888, 5 февр.) Или: «На Руси не редкость, что сапоги тачает пиро­жник, а пироги печет сапожник. Ведь случалось же у нас, что учебными округами управляли врачи и бывшие прокуроры, а в окружных судах председательствовали естественники и бота­нику преподавали словесники» (ст. «Фокусники», 1891,9 окт.).

Определенную часть вины за то, что «маленькому чело­веку нет сил ориентироваться», А.П.Чехов возлагал на прессу. «Наши газеты, - писал он, - разделяются на два лагеря - одни из них пугают публику передовыми статьями, другие - романа­ми...Страшна фабула, страшны лица, страшна логика и син­таксис, но знание жизни еще страшней» .

Недобросовестность и претенциозность бездарного буль­варного журналиста показана Чеховым в рассказе «Сон ре­портера». Психологические черты, присущие герою рассказа, подмеченные писателем, характерны для людей подобного типа всех времен и народов. Неопрятный, полуголодный, прими­тивный, готовый пресмыкаться за копейку перед кем-угодно и когда-угодно, репортеришко проспал званый ужин, о котором должен был написать отчет. Он противен в своих мечтаниях об этом ужине, но еще более мерзок в своей лени и професси­ональной недобросовестности, когда принес редактору материал со своими впечатлениями о рауте. И безумно гадок и сме­шон, когда обижается на реплику редактора, что работа могла быть и лучше, ибо обижается он на то, что в нем не заметили «истинный талант». Портрет своего «героя» Чехов создал не описательно, а лексикой персонажа, она убога и вульгарна.

Профессии газетчика и прессе Чехов посвятил немало строк. Наиболее известными стали «Мысли читателя газет и журналов», «Прощение» и др. Лестных слов в адрес журнали­ста у Чехова вряд ли найдешь. Это можно объяснить не только особенностью миросозерцания юмориста, но и состоянием газетно-журнального мира в период бурной капитализации прессы. Чехов очень долго смотрел на журналистику только как на способ заработать на жизнь. В «лейкинский» период его девизом было «развлекай!», в суворинский стало - «развле­кая, поучай!».

Предназначение журналистики по Суворину было иным. Как известно, Суворин понимал прессу как выразительницу национального самосознания, как источник формирования массового поведения людей, как буфер между властью и мас­сами. Имея разные взгляды на прессу в начале дружбы, они и через 15 лет близких личных отношений смотрели на журналистику по-разному, но позиции того и другого смягчились, видоизменились под давлением обстоятельств и, конечно, вза­имного влияния.

В феврале 1888 года Чехов окончательно решил ограни­чить свое сотрудничество с газетами только «Новым време­нам». Врагу Александру так прямо и написал: «Буду изредка пописывать Суворину, а остальное, вероятно, похерю» . Это решение еще более укрепилось после отпуска, проведенного Чеховым на даче Суворина в Феодосии. Оба потом вспоминали, что они с утра до ночи говорили, говорили, говорили, не могли «насытиться» друг другом. Делясь своими летними впечатлениями с братом, Чехов описывал свое состояние как оча­рование глубоким человеком, а себя сравнивал с «говориль­ной машиной». Вот тогда, по-видимому, и появился у Чехова «Зуд» попробовать себя в публицистике, видимо, он проникся суворинскими идеями «воспитания общества в определенном патриотическом духе». Более того, Чехов советовал брату Алек­сандру, выпускнику математического факультета Московско­го университета, попробовать сотрудничать с Сувориным. Из­датель обещал Александру зарплату в 6 тысяч рублей в год, по 500 рублей ежемесячно, то есть на 150 рублей больше, чем маститому, известному журналисту Василию Розанову... Ан­тон писал Александру в шутливой форме, но оценка газеты была серьезная: «В добросовестных, чверезых, самостоятель­но мыслящих работниках весьма нуждаются. (...) Чем раньше ты покажешь свой взгляд, каков бы он ни был, чем прямее и смелее будешь высказываться, тем ближе будешь к настоящему делу и к 6 тысячам жалованья» (Письмо от 11 сент. 1888 г).

Александр внял совету брата и был принят на зарплату мастера, сам будучи учеником подмастерья. Конечно, это был шаг Суворина к завоеванию Антона, а брат лишь был ступе­нью на этом пути.

Суворин умел «делать журналистов под себя», как об этом красноречиво и много рассказывал сотрудник «Нового време­ни» Снесарев в книге «Миражи «Нового времени» и «соблазненные младенцы». В случае с братьями Чеховыми его опыт дал сбой. Талант одного из них оказался сильнее суворинских способностей, бесталанность другого не стоила того, чтобы работать с ним по-особому. Однажды Суворин вызвал к себе Александра и попросил придумать себе ряд псевдонимов, что­бы...не компрометировать имя талантливого беллетриста. Ос­корбленный Александр срочно пожаловался брату. Тот легко­мысленно заявил, что не заботится о бессмертии фамилии и ее непорочной репутации, пусть как хочет, так и подписывается. Александр все же послушался издателя, и в скором времени на страницах газеты появилась новая фамилия - А.Седой, псев­доним Александра Чехова. Выдающегося публициста из него не получилось, «потери» издателя, выплачивающего повышен­ную зарплату за заурядную работу восполнял, видимо, Антон. Вот тогда в газете и появились передовицы Антона Павловича Чехова: «Московские лицемеры», «Наше нищенство», «Н.М. Пржевальский» и др. Суворин предложил Антону Павловичу стать по­стоянным сотрудником. Но тот категорически отказался: «В ка­честве хорошего знакомого я буду вертеться при газете, (...) но встать в газете прочно не решусь ни за какие тысячи, хоть вы меня зарежьте» (письмо Суворину, авг. 1888 г.).

В последующие годы 1890-1893 гг. Чехов еще несколько раз обращался к документальным, небеллетристическим жан­рам в газете. Но всякий раз оставался собой недоволен, о чем красноречиво говорит его переписка с друзьями. Так в письме к драматургу и издателю В.А.Тихонову он жаловался: «Газет­ный язык мне никогда не давался» (7 марта 1889 г.). В письме Суворину: «Я - не журналист!» (24 февраля 1893 г.). Коллеге В.Н. Аргутинскому-Долгорукову: «Пишу я только беллетрис­тику, все же остальное - чуждо или недоступно мне» (20 мая 1899 г.). В письме к А.М.Горькому: «Я не умею писать ничего, кроме беллетристики» (15 февраля 1900 г.).

Подготавливая тексты для собрания сочинений, Чехов в первые тома включил свои публикации из бульварных юмори­стических журналов, не стыдясь остроумных пародий на рек­ламу в 1-2 строчки, пародий на заголовки. Любовно собраны вместе шуточные объявления, подписи под карикатурами, разумеется, более крупные формы - язвительные комментарии событий московской жизни под рубрикой «Осколки московской жизни». Основа «осколков» - документальная, казалось бы, материалы этого жанра вполне могли бы отвечать требованиям сатирического жанра «фельетон», за маленьким вычетом: автор не делал никаких социально-политических выводов из юмористической или сатирической ситуации. Он никого в них не поучал. И это, видимо, было принципиально для зрелого Чехова. Когда он начал систематизировать свое творчество, он отдельно отложил публицистику - и раннюю и последующую, 90-x годов, - в сторону, как бы сомневаясь, а не стоит ли это считать творчеством. Тем не менее, потом статьи из «Нового времени», путевые заметки «По Сибири» и очерки «Остров Сахалин» заняли целый том собраний сочинений и, разумеет­ся, являются неотъемлемой частью чеховского наследия, ори­гинальной стороной его дарования и в то же время докумен­тальными свидетельствами понимания своей эпохи автором. Как ни скуп Чехов на авторские оценки, как ни закамуфлирована в них авторская позиция, они тем не менее есть. Этим и интересен этот цикл работ Чехова.

Путевые заметки «По Сибири» вызвали положительный резонанс общественности. О них тепло отозвался художник И.Репин, издатель В.Тихонов, журналист С.Филиппов и др. Их перепечатывали сибирские газеты и комментировали. Но это­го было недостаточно, чтобы сам автор начал обольщаться на свой счет. На рукописной тетрадке в 47 листов, подготовлен­ной для печати, рукой Чехова написано: «В полное собрание не войдет» . Что же ущербного нашел в них Чехов? Путе­вые заметки не поднимали общественно-политических тем, как например, заметки Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву», они не могли соперничать с этнографическими си­бирскими очерками К. Носилова, они не были разоблачитель­ными как материалы о местах заключения в Сибири Ж. Кенна- на. Да, не были, но ведь Чехов и не ставил себе такой задачи. По всей видимости, дело в другом. Щепетильный во всем, пи­сатель не мог простить себе обычный газетный прием, когда материал, написанный в один прием, делится на части и печа­тается частями как последовательные репортерские заметки с места события по ходу дела. Все девять очерков написаны в три приема - в Томске, Иркутске, Благовещенске, а подавались как письма с пути: Екатеринбург, Тюмень, Омск, Томск, Крас­ноярск, Иркутск, Благовещенск. Главное, что занимает внимание писателя - занимает и потрясает до глубины души - природа, такая не сходная со среднерусской, малороссийской и крым­ской, привычной для южанина Чехова. Природа-стихия, с ко­торой человек принужден бороться за существование, это от­нимает все физические и духовные силы, не оставляя их на культурные потребности. Письма родным с дороги более рас­кованы, содержательны и разноплановы, чем газетные публи­кации. По всей видимости, Чехов понимал, что эти материалы являются его визитной карточкой и пропуском в ад - на Саха­лин. Малейшая неосторожность - и он мог быть заподозрен в нелояльности и, следовательно, не допущен на остров. Несо­ответствие виденного написанному и раздражало, по всей ви­димости, писателя больше всего. Отправляясь в дорогу, Чехов шутил: «Еду делать двугри­венные». Суворин посулил платить 20 копеек за строку, неслы­ханно большая плата по столичным масштабам, но какая ма­лая компенсация всяческих затрат, перенесенных писателем в пути. Суворин желал бы за эти деньги получать от Чехова пуб­лицистические статьи с яркой авторской позицией. Но Чехов был непреклонен: «Вы браните меня за объективность, называя ее равнодушием к добру и злу, отсутствием идеалов и идей и проч. Вы хотите, чтобы я, изображая конокрадов, гово­рил бы: кража лошадей есть зло. Но ведь это уже и без меня - известно. Пусть судят их присяжные заседатели, а мое дело показать только какие они есть (...). Конечно, было бы приятно сочетать художественное с проповедью, но для меня лично это - чрезвычайно трудно и почти невозможно по условиям техни­ки» (письмо от 1 апреля 1889 г.). Из этой пространной цитаты, выдержанной в нехарактерной для мягкого Чехова твердой интонации, видно, что он намеревался подходить к описанию фактов со стороны художественной и объективистской, но от­нюдь не обличительной, не тенденциозной. Какие же жанры могли соответствовать намерению Чехова? Очерка? Репорта­жа? Письма с дороги? Что угодно, только не «передовая» ста­тья, какой ждал от Чехова Суворин. Серьезно приготовив себя к впечатлениям о Сахалине (прочитал научную, публицисти­ческую и официальную информацию), он относился к тысяче­километровым прогонам по Сибири как к прелюдии, пред­ыстории, прологу к главному путешествию. Он горел жела­нием своими глазами увидеть то, о чем был начитан и наслы­шан. Может быть поэтому целый месяц вплоть до Томска не отравлял в газету обещанных корреспонденций. Он как бы боялся «растрясти» впечатления, силы для главного берег. 11исьма с дороги родным наполнены меланхолией от того, что медленно движется к вожделенной мечте. «Мне не весело и не скучно, а так, какая-то студень на душе. Я рад неподвижно сидеть и молчать». (Письмо от 24 апр.1890), - пишет с парохо­да, плывущего в Пермь. Далее: «Проснувшись вчера утром и выглянув в вагонное окно, я почувствовал к природе отвраще­ние» (29 апр. 1890 г.).В Екатеринбурге его негативные впечат­ления еще больше усилились: «Здешние люди внушают при­езжему человеку нечто вроде ужаса».

Екатеринбург был последним островком привычной ци­вилизации. Здесь кончалась железная дорога, гостиницы с хо­рошей едой, медицинское обслуживание, развлечения... В Тю­мень Чехов выехал на лошадях. Выпал снег, в начале мая... «От холода не спасали ни шуба, ни двое штанов», - вспоминал Че­хов. Чахоточный и геморроидный, он вкусил все прелести про­селочных дорог, то скованных морозом, то размягших от отте­пели. Если бы он и дальше стал накапливать негативные впе­чатления, его хрупкий организм сломался бы. И рафинирован­ная душа стала искать спасения в поисках положительных эмо­ций. Их дала могучая сибирская природа. Это ничем не было похоже на любимую, только что описанную степь и едва напо­минало скромными березовыми перелесками мелиховские окрестности…

Cвободин, Давыдов, Чехов и Суворин

Чехов выехал из Москвы 19 апреля, приехал в Томск 15 мая, почти через месяц. Городскую гостиницу воспринял как дар Божий. Размягчился он от бани, от рюмочки перед ужином с белой скатертью, от обожания интеллигентной и купеческой публики, нахлынувшей с визитами. Как он рад был их всех видеть на первых порах! Отогревшись в «цивилизации» шесть дней, Чехов написал первые шесть «путевых заметок» для «Нового времени».

Исследователи творчества Чехова относятся к его циклу «По Сибири» несерьезно. Его материалы то называют очерка­ми, то зарисовками, то заметками... Редакция «Нового време­ни» сразу определила их жанр как заметки. С первой же пуб­ликации им была предпослана такая рубрика. При возобнов­лении их в июле 1890 г. газета писала: «Предыдущие шесть заметок напечатаны в нескольких номерах «Нового времени». Сам Чехов, долго размышлявший над формой своих сибирс­ких посланий, писал Суворину и семье: «Уезжая, я обещал Вам (Суворину -JI.M.) присылать Вам путевые заметки» или: «Не боялся быть в своих заметках слишком субъективным (Там же)». В другом письме: «Свои путевые заметки начисто писал в Томске».

Однако если посмотреть на первые два материала с точки зрения жанровых особенностей, то их смело можно назвать репортажами. Главное событие репортажей - продвижение весны с запада на восток страны и личные впечатления автора по этому поводу. Люди, встречавшиеся автору, лишь иллюст­рируют это событие. Автор всегда обозначает свое местона­хождение: пароход на Каме в первом материале, местечко в 375 километрах от Тюмени - во втором, в третьем - тракт от Тюмени до Томска, в четвертом - переправа через Иртыш, в пятом - село Красный Яр на Оби. Выбрав позицию бытописателя, автор уклоняется от каких-либо политических и соци­альных оценок. Поводов для этого было достаточно. Уже в первом материале, описывая переселенцев, у него было иску­шение поддаться примеру Гаршина и Успенского и сделать глубокие социально-политические выводы о жизни простого народа, сдвинутого реформами правительства с привычных житейских рельсов. Но Чехов ограничивается двумя фразами: «В глазах уже смирение... И знаю, что будет хуже». Наблюдая арестантский этап, Чехов сочувствует тому, что люди безро­потно переносят холод, грязь, клопов, усталость. И не дает оценки содержания арестованных в России в целом - этому не настало время. Верный художественному осмыслению факта, он описывает свои переживания по поводу увиденного и толь­ко. Лишь в пятом материале Чехов вводит прямые оценки уви­денного, но прибегает к испытанному в русской литературе приему: вводит персонаж, от лица которого и звучат авторс­кие оценки. Позиция некоего Петра Петровича активна, даже агрессивна, он раздражен малоинициативностью здешнего населения. Это как раз те ощущения, о каких пишет Чехов се­мье: «Еде-еду, конца не видать. Скука немилосердная...Народ забитый» . Слова эти должны были быть оскорбитель­ны для сибиряков, а столичным читателям, вместе с Чеховым открывшим для себя терра-инкогнита Сибирь, было внове та­кое слышать: «Скучный народ здесь живет, народ темный, бе­сталанный... Из России сюда везут и полушубки, и ситец, и посуду, и гвозди... Сами ничего не умеют, только землю пашут да вольных возят» . От характеристики людей автор пере­ходит к характеристике состояния нравственности: «У нас по всей Сибири нет правды. Ежели и была такая, то давно замер­зла». .

Герои чеховских материалов - простые люди: извозчики, проводники, ямщики, крестьяне - «народ добрый, славный, но неумный», как он их оценивает. Житье сытное, добротное, мука дешевая, дичи - немерено, водки - вволю. Добротность, осанистость, невозмутимость окружающих людей раздража­ют Чехова, привыкшего к городской суете и мелкой рыночной хитрости. Внимательно вглядываясь в быт сибиряков, он не менее скрупулезно замечает их словообразования, интонации, иную лексическую семантику. Автор с иронией констатирует, что в Сибири о тараканах говорят, что они «ходят», а о проез­жих, что они «бегут». (Вместо: куда, барин, поехал? - куда, барин, бежишь?) . С изумлением Чехов отмечает, что сибиряки уж очень забористо ругаются, а дети, подчас, похлеще взрос­лых, однако на это никто внимания не обращает, как будто мат не несет никакой грязной смысловой роли. Чехов грустно выс­казывается по этому поводу: «Сколько остроумия, злости и душевной нечистоты потрачено, чтобы придумать эти гадкие слова и фразы, имеющие целью оскорбить и осквернить чело­века во всем, что ему свято, любо и дорого» .

Из цикла «По Сибири» читатель узнает, что там нет по­мещиков, как в европейской части России, но зато большин­ство населения - зажиточные крестьяне-кулаки. Подробно опи­сан сытный быт крестьян, ухоженность их домов, чистота гор­ниц, убранство домов, богатых перинами, несчетными подуш­ками и расписными покрывалами на кроватях, обычай разри­совывать двери, потолки и наличники окон изнутри. Это - дру­гая народная культура, отличная от средней полосы в России. Удивил Чехова обычай сибиряков пить чай дорогих китайских и индийских сортов. Южанину Чехову непонятен медлитель­ный темперамент сибиряков. Его основательность и любовь к добротности он оценивает, как неумение энергично подстраи­ваться под сиюминутные требования действительности. Чехов­ские заметки порой напоминают заметки Миклухо-Маклая, оказавшегося среди папуасов. С наивным недоумением Чехов отмечает, что на протяжении тысяч километров по Сибири он встречал незапертые дома, не охраняемые коляски, ибо в Си­бири - не крадут. И это несмотря на то, что опасаться можно хотя бы беглых каторжан. Утерянный в дороге кошелек приве­зут на станцию и вернут владельцу. Чехов удивлялся сострада­тельности, с какой относятся в крестьянской семье к слабоум­ному: «Народ добрый, ласковый». Нелестно отозвался Чехов о сибирских женщинах: «Женщина здесь также скучна, как и сибирская погода; она не колоритна, холодна, не умеет оде­ваться, не поет, не смеется, не миловидна и, как выразился один старожил в разговоре со мной: жестка на ощупь». Более того, замечает Чехов, когда появятся в Сибири свои поэты и романисты, «она не будет вдохновлять, возбуждать к высокой ф шсльности, спасать, идти на край света».

С «открытием» сибирского человека соперничает в чехов­ским изображении - природа. Она потрясает воображение писателя силой своего проявления. В описании природы он прибегает к прилагательным в превосходной форме и гиперболизиронным образам. Так, например, «От Тюмени до Томска почта воюет с чудовищными разливами рек». «Сибирская природа в сравнении с русской кажется однообразной, бедной, беззвучной; на Вознесенье стоит мороз, а на Троицу идет мокрый снег». «Иргыш не шумит, не ревет, а похоже на то, как будто он стучит у себя на дне гробами. Проклятое впечатление. «Наказание этими разливами!» или: «Сибирский тракт - самая большая и, кажется, самая безобразная дорога во всем мире». Одной из до­рог - «козульке» Чехов посвятил прямо-таки оду: «Мы на страш­ной «козульке»... Ну, дорога - не дай господи! Жидкая грязь, в которой тонут колеса, чередуется с сухими кочками и ухабами; из гатей и мостков, утонувших в жидком навозе, ребрами выс­тупают бревна, езда по которым у людей выворачивает душу, а у экипажей ломает оси». «Если бы кто посмотрел на нас со сторо­ны, то сказал бы, что мы не едем, а сходим с ума».

Познакомившись с сибирскими реками, Чехов стал снис­ходительнее оценивать среднерусские реки. Так, например, Волгу он теперь называет скромной грустной красавицей. Зато «широкий Енисей» со «страшной» быстротой мчится в «суро­вый» Ледовитый океан. Сибирскую тайгу Чехов называет «зе­леным чудовищем». В конце концов Чехов приходит к выводу: «человек есть царь природы» нигде не звучит так робко и фаль­шиво как здесь» . Девятый, последний материал, написан Чеховым на оптимистической ноте. За два с половиной месяца он, наконец, проникся пониманием здешней природы и человека. Раздра­жение уходит, оторопелость отступает. Автор как бы взросле­ет, мудреет на глазах у читателей. Зарисовка о кузнеце написа­на с уважением и удивлением перед мастеровым человеком. В первых репортажах автор рисует забитого, безмозгло-послуш­ного сибиряка, здоровущего человека-механизм без мозгов. В последней зарисовке Чехов любуется артистически владеющим своим ремеслом кузнецом, пишет о талантах сибиряков, уме­ющих не только дело делать, но и сыграть на публику, тонко пошутить. В описаниях Чехова проскальзывает сопричастность с народом, среди которого автор пережил столько испы­таний. Чехов отправлялся в поездку рафинированным горожа­нином, изысканным интеллигентом, а вобрав в себя впечатле­ния пути, пережив столько тягот, он почувствовал себя части­цей народа большого, сильного и спокойного в своем осозна­нии силы и достоинства. «Сила и очарование тайги не в дере­вьях-гигантах и гробовой тишине», а в беспоконечности этих богатств и людей их оберегающих», - приходит к выводу Че­хов. Пожалуй, ради одного этого стоило отправляться в столь дальнюю поездку. Она заставила придти писателя к тем выво­дам, к каким настойчиво Чехова вел Суворин. Поездка в Си­бирь и на Сахалин еще больше сблизила издателя и писателя.

Еще более они сблизились после возвращения Чехова с Сахалина. Они как бы сравнялись жизненным опытом. Судя, но интонации их переписки, Чехов из молодого, жизнерадост­ного, подающего большие надежды таланта стал как бы по­жившим, пострадавшим, много повидавшим и перечувствовав­шим. Суворин сменил покровительственный тон на откровен­но восхищенный и безоглядно влюбленный. Отвечая на это чувство, Чехов тоже неоднократно в разных вариантах повто­ряет мысль: «Вы мне так нужны!». Он предлагал Суворину совместный отдых, встречи, деловые беседы, посещения теат­ров, знакомых... Суворин стал советоваться с Чеховым как с равным или даже более опытным, по поводу издательской по­литики, работы тех или иных сотрудников, событий в стране...

Брат Антона Павловича - Александр, уже работавший к тому времени в штате «Нового времени», ревниво наблюдал за разворачивавшейся дружбой двух разновозрастных, но оди­наково талантливых людей. Время от времени он «подсыпал перцу» в их дружбу, то, передавая, то, сочиняя сплетни о ком- нибудь из двоих. Александр страдал алкоголизмом, пытался избавиться от него. Однажды даже собрал денег на аренду па­рохода для алкоголиков - кстати, благодаря кампании, органи­зованной газетой « Новое время». Александр пытался создать «коммуну» алкоголиков на одном из северных островов и с помощью специалистов и трудотерапии лечить пьяниц. На эту тему он написал и издал брошюру, прислал ее Антону. Тот на нее отозвался истинно по-чеховски, написал, что повесил ее в уборную, может, кто оторвет листок и прочтет... Именно Алек­сандру, язвительно высмеивающему дружбу брата с Сувори­ным, Антон Павлович однажды в сердцах написал: «Мое со­трудничество с «Новым временем» не принесло мне как лите­ратору ничего кроме зла». Это была реакция на сплетню, переданную Александром из редакции, где будто бы негодова­ли, что Антон стал занимать на страницах газеты места в два раза больше, чем было до напечатания из номера в номер по­вести «Дуэль», тем самым он, дескать, отнимает чей-то гоно­рар...

«Сотрудничество с... не принесло ничего кроме зла»... Эту фразу можно рассматривать как ключевую в теме «Чехов и политика». «Новое время» ставило одной из своих целей про­паганду государственной политики, формирование обществен­ного мнения, поддерживающего эту политику. Вдохновителем реализации целей был Суворин, сформировавшийся как жур­налист и политик в период гласности и реформ Александра II. Это было время, когда по заданию правительства были орга­низованы органы печати, которые провоцировали обществен­ных деятелей и широкие читательские круги высказывать мне­ния, пускай неблагоприятные для правительства, по поводу реформ. Тем самым выяснялось истинное отношение обще­ства к новой политике. Когда правдивая информация была со­брана и выяснились формы влияния на общественное мнение, встала задача обеспечить обстановку благоприятия проведе­ния реформ. Одним из лидеров печати, взявших на себя эту задачу в конце 60-70-х годов прошлого века была газета «Го­лос». Со временем она стала превращаться в свою противопо­ложность - оппозиционную правительству печать. Ее эстафе­ту подхватила газета Суворина «Новое время».

Но политика - субстанция эфемерная, быстротечная, вечно меняющаяся, подстраивающаяся под требование време­ни. Что вчера находило поддержку в обществе, сегодня вызы­вает раздражение, недоумение, неприятие... Заниматься поли­тикой - дело неблагодарное для писателя. Исторический опыт дал многочисленные примеры, подтверждающие эту баналь­ную истину. Разве принесло удовольствие или славу внедре­ние в политику Радищеву после публикации «Путешествия из Петербурга в Москву»? Или Пушкину после его исследователь­ской работы по истории пугачевского бунта? Или Достоевско­му после «Записок из мертвого дома» и «Дневника писателя»? Может быть, Толстой стал более уважаем после его статьи «Не могу молчать!»? Нет, нет, нет! То же самое разочарование испытали советские писатели конца XX века: Распутин, Астафь­ев, Белов, Крупин... Разочарование, негодование, сознание соб­ственного бессилия изменить мир и мировоззрение масс. Им внимали как мастерам художественного слова, но стоило им оформить те же мысли, что и в беллетристике, в публицистическую форму и высказать их от себя лично, как непонимание глухой стеной вставало между ними и их недавними почитате­лями. Так было и так, видимо, будет. Каждый из маститых пи­сателей, дожив до определенного возраста и творческой зре­лости, испытывает искус перед желанием активно воздейство­вать на ход общественно-политической жизни современнос­ти, искус перед желанием втравиться в политическую драку.

Чехов дважды испытал такой искус. Первый опыт - во время голода 1891 года - принес ему удовлетворение, несмот­ря на колоссальный труд и моральные издержки, полученные в ходе этого опыта. Второе искушение - в 1897-99 годы, время судебных процессов над Дрейфусом. Этот опыт имел негатив­ный характер. Благодаря ему поменялись некоторые ценност­ные ориентации Чехова. Оба факта в жизни Чехова тесно пе­реплетены с политикой в газете «Новое время» и личностью Суворина.

Опыт первый. Вернувшийся после Сахалина Чехов ис­пытывал потребность, новую для себя. Он писал Суворину: «Нужен хоть кусочек общественной и политической жизни... В четырех стенах без природы, без людей, без отечества (и далее, как бы боясь быть заподозренным в высокопарности, как всегда снижает интонацию, вышучивает себя), без здоро­вья и аппетита - это не жизнь». . И случай представился. Уже в августе 1891 г. стало ясно, что земледельческие районы Поволжья урожая не соберут. Два года подряд царила засуха. Живший в Мелихове Чехов воочию видел сожженные солн­цем поля, страх крестьян перед грядущей зимой. Как врач, он знал, что такие катаклизмы сопровождаются эпидемиями хо­леры. Он забил тревогу у себя в земстве, в губернии. Один из земских начальников Егоров, давний знакомый Чеховых, под­держал устремления писателя. «Новое время» и некоторые другие газеты тоже забили тревогу. Правительством были со­зданы комитеты помощи голодающим губерниям. В прессу часто просачивались сведения о том, что государственные и благотворительные деньги далеко не всегда расходуются по назначению. Не надеясь на госпомощь, крестьяне стали про­давать или забивать скот, который нечем было кормить зимой. И это больше всего беспокоило Чехова и Егорова. Они пони­мали, что не толстовскими тарелками супа надо спасать крес­тьян, а перспективой выжить в следующем году. Егоровым и Чеховым была предложена блестящая идея - выкупить у голодающих людей лошадей, передать их на время зимы в аренду другим хозяевам из не пострадавших районов, а весной вер­нуть прежним владельцам. Егоров оказался прекрасным орга­низатором, ему удалось в своем земстве осуществить идею, Чехов зимой несколько раз ездил по деревням, однажды даже чуть не замерз, для покупки и переправки скота. Деньги на покупку лошадей были собраны благодаря пропагандистской кампании «Нового времени». Они поступали в редакцию на имя Чехова. Через газету писатель отчитывался о тратах. Его подчас изумлял авторитет собственного имени. Он писал: «Се­годня мне один старичок принес сто рублей» или « От Бори и Мити (Сувориных -Л.М.) получил по десяти рублей» . При­сылали деньги крестьяне, писатели, врачи, военные, даже гим­назистки. От пятаков и гривенников Чехов не отказывался. Борьба с голодом, личные контакты с разными людьми, сопри­частность с жизнью народа и главное - результаты работы, давали удовлетворение. Благодаря газете «Новое время» совре­менники узнавали о даре общественного деятеля Чехова. А писатель узнал, каким организатором может стать газета - орга­низатором, координатором и общественным контролером пуб­личной и государственной деятельности.

Весна и лето следующего после голодной зимы - 1892 года, стали, как и предполагал Чехов, временем интенсивной борьбы с эпидемиями холеры. Болезнь захватила как сытый Петербург, так и Москву, среднюю полосу, так и донские сте­пи. В Петербурге было зарегистрировано до 20 случаев заболеваний в неделю, на Дону - до тысячи в день, в Москве и Подмосковье, где жил Чехов, - до 50 заболеваний в неделю. По инициативе писателя его земство было поделено на участки, выделены бараки для больных, побелены, приготовлены ме­дикаменты, фельдшера и... клистиры, как шутил Чехов. В свое ведение как врача он взял 25 деревень, один монастырь, куда его, кстати сказать, долго не хотели пускать, и 4 фабрики. Че­хов по врачебной специальности не эпидемиолог, а психотера­певт, но с чем только не приходится сталкиваться земскому врачу! Во время эпидемии он работал до тех пор, пока ноги держали. Суворин в это время поддерживал его письмами, деньгами.

Делая совершенно конкретное, жизненно необходимое людям дело, Чехов изумлялся безнравственной позиции пред­ставителей революционных партий, которые на несчастье на­рода хотели составить свой политический капитал, провоци­ровали народ на бунты, на разграбление помещичьих усадеб, обещали всевозможные блага, если будет разрушена монар­хия, государственный и политический строй России. Чехов, столкнувшись лично с социалистическими агитаторами, назвал их политическую агитацию подлой ложью. Под впечатлением одного такого выступления он написал Суворину: «Будь я по­литиком, никогда бы я не решился позорить свое настоящее ради будущего» .

Чехов был недоволен отражением в печати борьбы с го­лодом и холерой. Фрагментарные впечатления выездных кор­респондентов не могли дать полной картины жизни в экстре­мальных условиях. Он ссылался на опыт американской печа­ти, которая имела средства заслать специального корреспон­дента и оплату его организационных акций, действия по до­быванию информации, оплату услуг информаторов, по­ездки в различные места - все, что давало полноту информа­ции и представляло факты и действующих людей во взаимо­связи. Чехов намекал Суворину, чтобы он воспользовался ино­странным опытом, но Суворин отговорился дороговизной та­кого мероприятия. Тогда Чехову ничего не оставалось, как посетовать: «Да, газеты врут, корреспонденты - саврасы, но что делать? Не писать нельзя. Если бы печать молчала, то по­ложение было бы еще ужаснее...»

Пережив голод, холеру, Чехов стал размышлять о своем писательском предназначении, отличии журналистского труда от писательского, о влиянии политики как на то, так и другое поприще. Он жаловался Суворину: «Ах, если бы вы знали, как я утомлен, утомлен до напряжения», а в другом письме: «В душу вкралась нерешительность...» Эта усталость была по­рождением не столько физических затрат, сколько душевных. Вспомним, сколько перенес тягот во время сибирского путе­шествия, но в письмах родным он сам с изумлением констати­ровал, что несмотря на холод, бессистемное питание всухомят­ку, отсутствие теплого туалета и горячей ванны, ночевки в слу­чайных домах и постоялых дворах он ни разу не заболел, стоически перенес сахалинские ветры, жару пароходного пу­тешествия через Индийский океан, Средиземное море и толь­ко в Мелихове подхватил простуду. Усталость конца 1892- начала 1893 года есть, по-видимому, результат нервного напря­жения и размышлений на тему о том, может ли российский интеллигент изменить что-либо в русской жизни. По всей видимости, он понял, что «писательской плетью» «государствен­ного обуха не перешибешь» и решает категорически порвать с журналистикой. Чехов начинает работу над «Чайкой»... Ко­роленко в своих воспоминаниях скажет позже, что подлинные духовные драмы Чехова и его воззрения надо изучать по его драматургии. В «Чайке», пожалуй, как в никакой другой пьесе, передана чеховская грусть о тщете интеллигентских мечтаний. В письме Суворину эти размышления сформулированы так:

«Вспомните, что писатели, которых мы называем вечны­ми или просто хорошими и которые пьянят нас, имеют один общий и весьма важный признак: они куда-то идут и вас зовут туда же... У одних, смотря по калибру, цели ближайшие — кре­постное право, освобождение родины, политика, красота или просто вино-водка как у Дениса Давыдова; у других цели от­даленные - Бог, загробная жизнь, счастье человечества и т.п. Лучшие из них - реалисты и пишут жизнь такою, какая она ость, но оттого, что каждая строчка пропитана как соком, сознанием цели, вы, кроме жизни, какая она есть, чувствуете еще ту жизнь, какая должна быть, и это... пленяет вас.

А мы? Мы (их наследники и современники эпохи капита­лизма. - Л.М.) пишем жизнь такою, какая она есть, а дальше ни тпру- ни ну. Дальше хоть плетьми нас стегайте. У нас нет ни отдаленных целей, и в нашей душе хоть шаром покати: поли­тики у нас нет, в революцию мы не верим, бога нет, привиде­ний не боимся, а я лично даже смерти и слепоты не боюсь.

Кто ничего не хочет, ни на что не надеется и ничего не боится, тот не может быть художником. Болезнь это или нет, дело не в названии, но сознаться надо, что дело хуже губерна­торского.

Чехов на даче Суворина в Феодосии

Было бы опрометчиво от нас ожидать чего-нибудь путного, независимо от того, талантливы мы или нет. Пишем мы маши­нально, только подчиняясь тому давно заведенному порядку, по которому одни служат, другие торгуют, третьи - пишут.

Вы и Григорович находите, что я умен. Да, я умен настоль­ко чтобы не скрывать от себя своей болезни и не лгать себе и не покрывать своей пустоты чужими лоскутьями вроде идей 60-х годов. Я не брошусь, как Гаршин, в пролет лестницы, но и не стану обольщать себя надеждами на лучшее будущее.

Не я виноват в своей болезни, и не мне лечить себя, ибо болезнь сия, надо полагать, имеет свои скрытые от нас хоро­шие цели и посланы недаром...» (письмо от 25ноября 1892 г).

Вот так в иносказательной форме Чехов поставил диаг­ноз российскому обществу постреформенного периода: интел­лигенция ждала от реформ невозможного, каких-то духовных высот, от реформ выиграла буржуазия, средние слои общества. Страна зажила материальными ценностями и лучшие предста­вители общества поняли, что довольствоваться только матери­альным благополучием русское общество не может. Пришло разочарование от реформ, а новая идеология еще не была вы­работана. И Россия стала жить ожиданием чего-то этакого... потребностью в обновлении, в живой струе - это ощущалось в разных слоях общества.

Со смертью Александра III концепция государственного управления сменилась. Но общество, по мнению Чехова, все еще было больным. Своими наблюдениями он делился с Су­вориным: «Лихорадочным больным есть не хочется, и они это свое неопределенное желание выражают так: чего-нибудь кис­ленького». Так и мне... И это не случайно, так как точно такое же настроение я замечаю кругом. Похоже, будто все были влюб­лены, разлюбили теперь и ищут новых увлечений». Наблю­дения сделаны как бы врачом-психопатологом, выражены в об­разной художественной форме писателем, а по сути являются выводом политолога: главным итогом времени реформ стало состояние разочарования, депрессии. Потом многие писатели повторят это наблюдение: Мережковский назовет Россию боль­ной свиньей-матушкой, Бердяев увидит страну накануне ко­ренных перемен, Соловьев будет пророчествовать о конце пра­вославной империи России, «третьего Рима»... Чехов, навер­ное, понял это раньше других, но сказал не публично, а в час­тном письме.

Разочарование в общенациональной идеологии породи­ло поиск национальных идей, новых политических идеологий. Этот процесс был характерен не только для России, но и для других стран Европы. Далекий от политических интересов Чехов как бы не за­мечал, что Европа «бурлит» противоречиями: в 1890 году ушел в отставку канцлер Германии Бисмарк, жестокий и осмотри­тельный политик, участвующий в формировании европейской политики; во Франции в 1893 году была вскрыта коррупция в правительстве, армия была деморализована; Англия претен­довала на приоритетное владение акциями Панамского кана­ла, и там тоже вскрылись махинации с акциями, в 1898 г. вспых­нул испано-американский конфликт, в 1899 г. - англобурская война... Бурлила Европа, бурлила и Россия... В 1894 году умер Государь Александр III. Революционный террор становился по­пулярным методом политической борьбы. Странно, но ни в Дневнике Чехова, ни в письмах нет отклика на смерть Александра III, на трагедию на Ходынском поле во время корона­ции Николая II.

И вот этот человек, бытописатель Антон Чехов, для кото­рого не существовало политики, попадает в 1897-98 годах в самый эпицентр большой политики...

Двадцатилетнее правление во Франции республиканцев привело страну к политическому и экономическому кризису. Чиновники правительства, члены парламента, как писала печать, погрязли во взятках, оказались замешанными в махина­циях с панамскими акциями; министерство внутренних дел, поенное министерство были коррумпированы, однако в отчетах парламенту представляли положение дел в своих ведом­ствах как блестящее... Не доверяя правящим верхам, обще­ственность через печать знакомила страну с правдивыми фак­тами. На этом фоне появились органы печати с красноречивы­ми названиями: «Справедливость» («Жюстис»), «Заря» («Орор») и др. Видя неспособность республиканцев справить­ся с кризисом, оживилась монархическая оппозиция. Ее влия­тельные деятели вскрывали замалчиваемые республиканцами факты государственных преступлений... На этом фоне в 1894 году всплыло дело о предательстве и шпионаже капитана Ге­нерального штаба французской армии Альфреда Дрейфуса, выходца из состоятельной еврейской семьи из Эльзаса, той территории, которая была отвоевана у Франции во время Фран­ко-прусской войны 1871 г. Французский контрразведчик в Гер­мании обнаружил список важных секретных государственных документов Франции у одного из чиновников германской раз­ведки. При сличении почерков работников французского ген­штаба подозрение пало на Дрейфуса.

Казалось бы, тривиальное дело, каких бывает в подоб­ных департаментах немало. Давно выработалась традиция, регламент ведения подобных дел... В спокойное мирное время все было бы решено именно в рамках сложившегося регламен­та. Но тривиальное «должностное преступление» произошло в момент противоборства «равновеликих» сил, и каждая из них попыталась использовать его для «набирания очков» в свою пользу. Монархические силы поляризовались вокруг аристок­ратии, в армии, на флоте, в юриспруденции, но за 20 лет прав­ления республиканцев у них не сохранилось достаточно бое­вых печатных органов. Сторонники республиканцев, как раз наоборот, обладали мобильной и закаленной в политической борьбе печатью. Известные политики: социалист Жорес, рес­публиканец Клемансо и ряд других сделали свою политичес­кую карьеру благодаря журналистике. Известный журналист, сотрудник газет «Ла Кош», «Фигаро» и многих других Эмиль Золя, более известный как выдающийся французский писатель «натуральной школы» тоже сделал политическую карьеру бла­годаря журналистике - в период и после Французской револю­ции 1870 г. Своими статьями в буржуазной «Ла кош» он создал себе яркую репутацию республиканца, противника Наполеона III и добился себе должности помощника префекта города Экс, куда он бежал, опасаясь резни после Парижской коммуны. А с 1881 по 1894 годы его выбирают членом муниципального со­вета города Медан (недалеко от Парижа) тоже как выдающе­гося борца за республику...

Золя, Жорес, Клемансо и ряд менее теперь известных, но тогда достаточно влиятельных политиков-республиканцев, вро­де вице-президента сената Шерер-Кестнера, обеспокоенные успехами монархистов и возможностью реставрации монар­хии, а значит падением республики, сделавшей им карьеру, бросились в драку, которая именовалась «Дело Дрейфуса». После одной из статей Золя - «В защиту евреев» («Фигаро», 16 мая, 1896 г.) в борьбу вступила еще одна сила - еврейский сио­нистский конгресс, который организационно оформился в 1897 г. в Базеле). Один из видных идеологов сионизма Теодор Герцль признавал, что «Дело Дрейфуса» было одним из важных факторов, который активизировал его работу и был главным аргу­ментом аргу­ментом в пропагандистской работе по собиранию нацио­нальных сил и борьбе против монархий.

И бедный бытописатель Чехов, оказавшийся осенью 1897 года на лечении в Ницце после приступа кровохарканья, хотел так сразу во всем разобраться??? Видит Бог, очень хотел! Он нанял себе учительницу французского языка, чтобы самому читать французские газеты. Отчаявшись что-либо ура­зуметь из противоречивых комментариев газет разных поли­тических направлений, он стал читать только судебные отче­ты о процессе Дрейфуса. Прекрасно понимая, что во француз­ском языке есть такая же многозначность слов, словосочета­ний и идиоматических выражений, как в русском, понимая, что помимо текста есть подтекст, он все же силился понять, что же на самом деле происходит в суде. Он страшно не хотел, чтобы кто-нибудь влиял на выбор его позиции. Он хотел быть объективным и независимым, главное - ни от кого, ни от чьего мнения зависимым... И скоро отчаялся, это было невозможно, нужно было принять чью-либо компетентную сторону. Аргу­менты всех без исключения, были убедительны... Но когда в дело включился Золя, собрат по цеху, такой же вроде бы про­фессионал, как и сам Чехов, человек, чей инструмент тот же - слово, Чехов вздохнул свободно и встал на сторону Золя. Но, вне всякого сомнения, он не знал о выдающейся политической биографии Золя, закаленного журналистской борьбой в раз­ных политических ситуациях. Золя всегда выигрывал. И когда брат Альфреда Дрейфуса - Матье пришел к нему за помощью, Золя был уверен в победе и, самое главное, он знал КАК по­беждать!

Чехов читал «Парижские письма» Золя в русском журна­ле «Вестник Европы» , в которых французский писатель знакомил русского читателя не только с новостями литерату­ры и искусства Франции, но и политическими новостями, в удобочитаемой для русской цензуры форме. Много лет Золя состоял в переписке с редактором журнала Стасюлевичем, дру­жил с Тургеневым, имел контакты с писателем Семеновым и другими русскими писателями. Кстати сказать, Золя был и не­плохим коммерсантом. Когда переводы его романов на русский стали значительными («Париж», «Дамское счастье» и др.), он предложил русским писателям ходатайствовать о вступлении в европейскую Литературную конвенцию и легально получать гонорары за свои переводы. Романы Золя имели успех у русского читателя, и редакторы нескольких изданий стреми­лись заручиться сотрудничеством с ним: редактор «Санкт-Пе­тербургских ведомостей» Байбаков, редактор «Отечественных записок» Салтыков-Щедрин, сотрудник журнала «Слово» Боборыкин, не избежал искушения украсить свое издание извес­тным именем и редактор-издатель «Нового времени» Суворин, тогда только еще разворачивающий свое дело. Все без исклю­чения, невзирая на политическую ориентацию их изданий, получили отказ Золя. Ему хватало поля битв и внутри своей страны. Чехов знал Золя как большого и преданного друга рус­ских литераторов, и только!

Отношение Чехова к политике чисто интеллигентское: «Будь я политиком, никогда бы я не решился позорить свое настоящее ради будущего, хотя бы мне за золотник подлой лжи обещали сто пудов блаженства».. С этой позиции он и стал вникать в «Дело Дрейфуса». 4 декабря 1897 г. он писал литера­тору Соболевскому: «Я целый день читаю газеты, изучаю Дрей­фуса, по-моему Дрейфус не виноват». Это было время, когда в суде рассматривалось не само дело Дрейфуса, а подозрения нового начальника контрразведки генштаба Франции полков­ника Пикара в том, что документы в Германию пересылал не­кий майор граф Эстергази, а не Дрейфус. Это была попытка демократических кругов обвинить аристократов-монархистов в предательстве Родины. И сразу же вмешался «некий третий» - полковник Анри, который якобы «сфабриковал дело еврея». Не успев разобраться с Пикаром, Эстергази, суд переключает­ся на Анри. В стране подымается волна антисемитизма. Кому-то это выгодно! Анри препровождают в тюрьму, на следую­щий день находят его с перерезанным горлом и (удивительное дело!) приходят к выводу, что это -самоубийство (легче, конеч­но, было невозможно лишить себя жизни!). Газеты кипят сен­сациями. Какое-то время спустя к ним добавляется страстный голос Золя. Одна из многочисленных брошюр Золя «Дело Дрей­фуса. Письмо к молодежи» попадает в руки Чехова, в числе другой французской корреспонденции он пересылает ее в Ме­лихово, чтобы позже ознакомиться получше. Известный сио­нистский деятель и журналист Бернар Лазар, нанятый братом Альфреда Дрейфуса Матье, пишет и издает свою брошюру «Правда о деле Дрейфуса». Публицисты придают судебному делу - с точки зрения юриспруденции - малоинтересному делу о должностном преступлении - аспект морально-этический, патриотический, государственный, противопоставляя интере­сы личности и государства, и это понятно, ибо государство в.тот период испытывает трудности, стоит на грани краха. Мо­жет быть, две силы - демократическая и монархическая как- нибудь разобрались бы с проблемой, если бы к ней не подме­талась третья - национальная, еврейская. И если бы евреи как раз именно в этот период не сформулировали своей националь­ной идеи - создание национального государства на земле обе­тованной. Стратегия диктовала ряд тактических задач. Одной из важных для сионистов было - доказать евреям разных стран, что они являются непонятыми, ущемленными в правах иноя­зычных государств и единственное спасение от угнетения - создание своего собственного национального государства. В этом смысле «Дело Дрейфуса» отвечало тактическим задачам сионистской пропаганды.

Об этом не мог догадываться Чехов, но это доподлинно знал Суворин, человек близкий к правительственным кругам но долгу службы, имевший доверительные отношения с ми­нистром финансов Витте, министром иностранных дел Ламсдорфом, начальником комитета по делам печати Шаховским и другими чиновниками из правительства..

Разумеется, политические кризисы в странах Европы об­суждались российским правительством. На одном из заседаний министр иностранных дел Ламсдорф получил зада­ние дать информацию о новой политической структуре, зая­вившей себя в Европе — Еврейском сионистском конгрессе. Лидеры нового движения заявляли о своей лояльности прави­тельствам государств и неоднозначно высказывались о целях и задачах движения. Архив внешней политики Российской им­перии сохранил сотни донесений и обзоров о деятельности сионистских кружков и организаций в Европе и России. В 1897-98 гг. Русские миссии в Берлине, Брюсселе, Лондоне, Стокгольме, Париже, Риме, Мадриде, Лиссабоне бла­гожелательно отзывались о сионистском движении в их стра­нах. В 1899 году агентурным путем были добыты фотографии 43 российских делегатов на III Сионистском конгрессе. Боль­шинство из них были журналисты и литераторы, не имевшие большого веса в российской прессе. На этом основании депар­тамент полиции сделал вывод, явно не соответствующий дей­ствительности: «Российское сионистское движение есть все­го-навсего «жидовский гешефт...для провозглашения малень­ких имен пройдох» .

Однако по мере развития сионистского движения из аген­турных донесений становилось ясно, что помимо задач нацио­нального объединения, создания культурной автономии, пре­следуются и политические цели. Бессарабское жандармское управление сообщало, что сионисты являются организатора­ми политических забастовок, стачек, сходок. Министр МВД В.К.Плеве стал осознавать, что растет мощная политическая сила. Он писал в частном письме В. Коковцеву: «Сионизм создал враждебные русской государственности те­чения, правительство вынуждено всеми зависящими от него мерами преградить Когда правительству стали ясны цели и задачи сиони­стского движения (вопрос неоднократно обсуждался на засе­даниях Сената), был принят Указ о запрете антигосударствен­ных организаций сионистов и их сообществ. Это был типич­ный шаг по защите сложившейся государственности. Так по­ступало с оппозицией правительство Дизраэли в Англии, пра­вительство Клемансо во Франции, так поступило и российс­кое правительство в конце XIX века, но надо сказать, что эта традиция и через сто лет, в 1993 году сохранилась, когда правительство Ельцина расстреляло оппозиционный Верховный Совет и запретило ставшую в оппозицию Коммунистическую партию, так поступают в XX веке с курдами в Турции и Герма­нии, студентами в Китае, исламистами в США...

Вернемся к реалиям, современным Чехову в конце XIX век. Итак, Чехову ничего не было известно о политических целях национального еврейского движения. Но близкий к правительству Суворин был достаточно информирован на эту тему: материалы заседаний Сената и правительственный указ дали определенный ход его дальнейшей публицистической работе. Безусловно, осведомлен был по этому вопросу и парижский корреспондент «Нового времени» Исаак Яковлевич Павловс­кий, земляк Чехова, некоторое время даже живший в таганрог­ском доме Чеховых. (Псевдоним Павловского в газете - «Ив. Яковлев»). Павловский пересылал Суворину парижскую прессу о Дрейфусе и свои отчеты и комментарии судебного процесса. Чехов не принимал позицию Павловского, в одном письме даже назвал ее ужасно бесстыдной. Суворин в своих «Маленьких письмах» тоже взялся комментировать происходящее в Пари­же. Когда во влиятельной газете «Фигаро» появилась первая статья в защиту Дрейфуса Золя (она называлась «Господин Шерер-Кестнер», 25 ноября 1897 г), Суворин испугался, что влияние талантливого, активного и политически искушенного писателя и журналиста уведет процесс в сторону, а может, и помешает спокойному, объективному разбирательству. В «Ма­леньком письме» от 19 декабря 1897 г. он выразил свои опасе­ния и напомнил яркий исторический пример, когда Вольтер вступился за протестанта Жана Каласа (1762 г.), и тот был не­заслуженно оправдан (правда, посмертно). Аргументы Суво­рина вроде бы были разумны, но язвительное резюме вызыва­ло желание поспорить: «Лавры Вольтера не дают спать Золя». Чехова-то точно возмутила подобная фраза, она была направ­лена против собрата по перу, чей талант он ценил, он не мог мириться с любым ограничением свободы высказывать или не высказывать свое мнение.

Нуждался ли Золя в чеховской защите? Навряд ли. Акция Золя была строго просчитана им и его единомышленниками. Они понимали, что повлиять на ход судебного разбирательства не смогут, значит, нужно повлиять на общественное мнение. Золя написал ряд статей, адресованных разным группам насе­ления: «Письмо юным», «Письмо Франции», «Письмо госпо­дину Феликсу Фору, Президенту Республики», «Письмо гос­поже Альфред Дрейфус»... И добился поставленной цели - вызвал огонь на себя… Против Золя было возбуждено уголов­ное дело, которое кончилось решением суда: год тюрьмы и штраф в 3 тысячи франков. Золя бежал в Англию и оттуда по­стоянно угрожал желанием вступить в новый бой. Он писал: «Не освобождать этих господ от нашего процесса, а напротив, непрерывно дразнить их его возможным окончанием, отнять у них всякую надежду самим покончить с ним, поскольку мы вольны будем в любую минуту начать все сызнова».

Суворин наверняка не знал, что брат Альфреда Дрейфу­са Матье нанял журналиста Бернара Лазара за деньги, а тот догадался познакомить с материалами дела Золя, для которо­го, конечно, деньги не имели большого значения). Тем не ме­нее в своем «Маленьком письме» он выразил опасения, что еврейский синдикат, как он пишет, не остановится перед тем, чтобы подкупить всех, кого можно подкупить и «не пожалеет никаких сумм, чтобы подкупить неподкупных». (См. «пись­мо» в «Новом времени» от 3 янв. 1898 г.).

Получив в Ницце этот номер «Нового времени», возму­щенный Чехов пишет в тот же день Ф.Д.Батюшкову (почему не Суворину?): «У нас в Русском пансионе только и разгово­ров, что о Золя и Дрейфусе. Громадное большинство верит в невиновность Дрейфуса. «Новое время» просто отвратительно.»

Суворину Чехов отписывает лишь на следующий день. Зная, что старика ни в чем не переубедишь, он лишь высказыва­ет ему свою позицию по этому поводу и прибегает к ироничес­кой, даже самоиронической интонации, как всегда, когда он нео­бычайно возмущен: «Дело Дрейфуса закипело и поехало, но еще не стало на рельсы. Золя, благородная душа, и я, принадлежащий к синдикату и получивший уже от евреев 100 франков, в восторге от его порыва. Франция - чудесная страна, и писатели у нее чудесные».(См.письмо от 4 янв.1898 г.).

В феврале 1898 г. после повторного суда присяжных, снова осудившего Дрейфуса и оправдавшего графа Эстергази. кото­рого начальник разведки Пикар обвинял вместо Дрейфуса, Чехов несколько охолонул и попытался рассуждать аналити­чески: да, у него нет полной информации по делу капитана Дрейфуса, может, профессионалам виднее, кто виноват. Но по делу Золя его позиция однозначна: всякий волен свободно выс­казывать свое мнение публично. Он пытался убедить в пра­вильности своего суждения Суворина. Но тот стоял на своем: что вредит репутации армии, государства - преступление и должно быть уголовно наказуемо. По мнению Суворина, преступление Золя в том, что он противопоставляет интересы лич­ности и государства. А что вредно государству - вредно и лич­ности. Этого никогда не мог понять Чехов. В резкой форме, изменив своей привычке, он написал Суворину: «Пусть Дрей­фус виноват. Золя - все-таки прав, т.к. дело писателя - не обви­нять, не преследовать, а вступаться даже за виноватых, раз они осуждены и несут наказание. Скажут: «а политика? Интересы государства? Но большие писатели и художники должны за­ниматься политикой лишь настолько, поскольку нужно оборо­няться от нее (...). И какой бы ни был приговор, Золя все-таки будет испытывать живую радость после суда, старость его бу­дет хорошая старость, и умрет он с покойной или, по крайней мере, облегченной совестью(...). Как ни нервничает Золя, все-таки он представляет на суде французский здравый смысл» . Чехов никого в жизни не поучал и как врач готов был принять любое человеческое проявление... В этом же письме к Сувори­ну проявилось, может быть единственный раз в его жизни, нео­бычайное раздражение и упрек - умрет он (Золя, а не Вы, не­счастный грешник Суворин -Л.М.) с покойной или, по край­ней мере, облегченной совестью. Мол. Вы, Суворин, по гроб жизни будете мучимы собственной совестью за поступок не­благовидный, бессовестный...

Шли дни, а Чехов не мог унять волнение. Через несколько дней он написал письмо младшему брату Михаилу, с кото­рым были нежные и доверительные отношения. В этом письме он сравнивает французское правительство с женщиной, ко­торая согрешив, стремится спрятать грех и запутывается во лжи еще больше. Он удивлялся, почему «Новое время» не видело этой лжи и вело нелепую кампанию против Золя.

Вслед за этим письмом он отправляет письмо другому брату, в тоне язвительном и желчном, видимо, надеясь, что сотруд­ник «Нового времени» Александр доведет его мнение до чле­нов редакции: «В деле Золя «Новое время» вело себя просто гнусно. По сему поводу мы со старцем обменялись письмами (в тоне весьма умеренном) и замолкли оба. Я не хочу писать и не хочу его писем, в которых он оправдывает бестактность своей газеты тем, что она любит военных (...). Я тоже люблю воен­ных, но не позволил бы «кактусам», будь у меня газета, в При­ложении печатать роман Золя (в Приложении печатали роман Золя «Париж» и поскольку Россия не была включена в Литера­турную конвенцию, гонорар за свой перевод нового произведе­ния не платила. -Л.М.) задаром, а в газете выливать на этого же Золя помои - и за что? За то, что никогда не было знакомо ни одному из кактусов - за благородный порыв и душевную чисто­ту. И как бы ни было, ругать Золя, когда он под судом (приговор не могли привести в исполнение, потому что Золя бежал в Анг­лию) - это нелитературно».(13). В чеховских устах в данном контексте «нелитературно» звучит как непристойно, нецензур­но. Хуже оценки, чем эта, быть не могло.

Вплоть до апреля Чехов не может успокоиться, видя га­зетную грызню Золя. Он разделяет его взгляды. Каким-то об­разом о позиции талантливого русского беллетриста узнает ангажированный журналист Бернар Лазар, уговаривает его дать интервью для французской печати. Чехов встречается с ним. По-видимому, посредником был все тот же Матье Дрейфус, ибо в записной книжке Чехова сохранилась лаконичная запись: «Матвей Дрейфус». Публикация Лазара разочаровала Чехова, он воочию увидел, как можно эквилибрировать словами и тен­денциозно освещать его позицию, исказить мнения, дописать чего даже не подразумевалось... В апреле он жалуется на Лазара Исааку Павловскому, а в июле - Лидии Авиловой, свое­му сердечному и тайно обожаемому другу и писательнице, мол, статья только вначале - ничего, но середина и конец - совсем не то. .. «Мы не говорили ни о Мелине, ни об антисемитизме, ни о том, что человеку свойственно ошибаться. План и цели нашей беседы были совсем иные. Вы помните, например, что я уклонился от ответа на вопрос о русском общественном мне­нии, ссылаясь на то, что ничего не знаю, т.к. зиму провел в Ницце, я высказал только свое личное мнение о том, что наше общество едва ли составило себе правильное суждение о Золя, так как оно не могло понять этого дела».

Дело Дрейфуса и судебный процесс над Золя вымотали Чехова, он чувствовал себя опустошенным: « У меня такое от­вращение (к писательству - Л.М.), как будто я ем щи, из кото­рых вынули таракана».

Суворин тоже был потрясен. Он ответил Чехову корот­ким посланием: «Нам писать друг другу более уже не о чем».

Потом, в октябре 1898 г., когда Чехов вернулся в Россию, старый человек и опытный журналист Суворин первым пошел навстречу, ища примирения, написал, что в отношении Золя был неправ, что победила чеховская проницательность... Но Чехов долго не мог побороть в себе воспоминание «о таракане во щах».

Нигде в публицистике Чехов не касался дела Дрейфуса и еврейского вопроса, хотя в частных письмах - не однажды. Об одном из них вспоминал видный российский сионист Членов. Чехов избегал политики, в этой области он не чувствовал себя профессионалом. Однако Н.А.Членов в 1906 г., когда Дрейфу­са помиловали и... реабилитировали, написал о Чехове в спе­циальном медицинском журнале: « Я сохранил воспоминания о нем как о необыкновенно чутком общественном и полити­ческом деятеле».

Наверное, это сильно преувеличено - «чуткий политичес­кий деятель» о Чехове. И скорее всего не соответствует дей­ствительности. Гораздо ближе к истине В.Г.Короленко. Владимир Галактионович пытался сблизить Антона Павловича с писателями революционными демократами - Успенским, Ми­хайловским, другими. Сближения не получилось, ибо Чехов сторонился всякой тенденциозности - как справа, так и слева. Оценивая последний перед смертью Чехова отрезок его жиз­ни, он писал, что брызжущий смехом оптимизм Чехова усту­пил место грустному сожалению, так как «драма русской жиз­ни захватила в свой широкий водоворот вышедшего на его арену писателя». Короленко призывал био­графов и исследователей творчества Чехова вглядываться в его драматургию, потому что именно она и только она «поможет проследить историю душевного перелома», потому что по тек­стам пьес «чувствовалось, что автор на ЧТО-ТО нпадает и ЧТО-ТО защищает».

…Так сложилисьобстоятельства что Чехов, как Фауст, запродал все свое творчество издателю Марксу, все кроме пьес. В их он не чувствовал себя связанным какими-то обязательствами, и только в них мог сказать свободно то, что думал сам, чем мучился сам, вкладывая свои переживания в уста персонажей и не обнаруживая себя, не обнажая свою душу.

Вот цитата из «Вишевого сада»: «Трофимов: Мы отстали, по крайней мере лет на 200, … у нас определееннного отшения к прощлому, мы только философствуем, жалуемся на тоску, пьем водку. Ведь так ясно, чтобы начать жить в на­стоящем, надо сначала искупить наше прошлое»....

И совсем узнаваемая боль в персонаже Тригорина в «Чай­ке»: «День и ночь меня одолевает одна неотвязчивая мысль: я должен писать, я должен писать, я должен... Пишу непрерыв­но, как на перекладных и иначе не могу... О, что за дикая жизнь! Ловлю себя и вас на каждой фразе, на каждом слове, спе­шу скорее запереть все эти фразы, слова в свою литературную кладовую: авось пригодится! И так всегда, и нет мне по­коя от самого себя, и я чувствую, что съедаю собственную жизнь. Разве я не сумасшедший?».