Фрума Хайкина-Щорс — беспощадный палач революции (11 фото). Безжалостная «Хая в кожаных штанах»: как жена Николая Щорса расправлялась с врагами революции Хая в кожаных штанах

В своём «Приятельском письме Ленину» Аркадий Аверченко упоминает о том, как в 1918 г. уехал из Петербурга, чтобы избежать ареста:

«Ты тогда же отдал приказ задержать меня на ст. Зерново, но я совсем забыл тебе сказать перед отъездом, что поеду через Унечу.
Не ожидал ты этого?
Кстати, спасибо тебе. На Унече твои коммунисты приняли меня замечательно. Правда, комендант Унечи — знаменитая курсистка товарищ Хайкина сначала хотела меня расстрелять.
— За что? — спросил я.
— За то, что вы в своих фельетонах так ругали большевиков».

«Курсистка товарищ Хайкина» для современного читателя выглядит не более чем эпизодическим персонажем, а на самом деле она была реальным историческим лицом и довольно известным.

Фрума Хайкина родилась в 1897 г. в Новозыбкове Черниговской губернии в семье служащего. Она получила домашнее образование в пределах двух классов, с детства осваивала профессию портнихи, работала в мастерской. Однако с первых же дней октября 1917 года юная Фрума примкнула к революционному движению. Зимой 1917-18 г. из китайцев и казахов, нанятых Временным правительством для строительства железных дорог, она сформировала вооруженный отряд ЧК, который разместился на станции Унеча (ныне в Брянской области).

Помимо службы в ЧК, она одновременно являлась членом Унечского ревкома (высшего органа гражданской и военной власти) и была фактически первым лицом на станции и в её ближайших окрестностях. Работы на границе хватало: район был наводнён контрабандистами и разного рода сомнительными личностями и, вероятно, агентами немецкой разведки.

Кроме того, Унеча в тот период ещё взяла на себя и функции пункта таможенного пропуска. Проверять на предмет контрабанды было кого, поскольку поток выезжающих из Советской России был огромен. После Октябрьской революции страну навсегда покидали десятки тысяч людей. Многие бежали на Украину и путь их зачастую проходил через Унечу. Эмигранты везли валюту и драгоценности, которые подлежали конфискации «в пользу трудового народа». Именно поэтому деятельность Хайкиной нашла отражение в воспоминаниях эмигрантов, в том числе Аверченко.

Отрывок, посвященный Хайкиной, есть и в книге «Мои Клинцы» П. Храмченко и Р. Перекрестова:

«...после освобождения Клинцов от немцев и гайдамаков революционный порядок в посаде устанавливала жена Щорса — Фрума Хайкина (Щорс). Это была решительная и смелая женщина. Она разъезжала в седле на лошади, в кожаной куртке и кожаных штанах, с маузером на боку, который при случае пускала в дело. Ее называли в Клинцах „Хая в кожаных штанах“. В ближайшие дни под ее началом выявили всех, кто сотрудничал с гайдамаками или сочувствовал им, а также бывших членов Союза Русского Народа и расстреляли на Ореховке, на поляне за Горсадом. Несколько раз поляна обагрялась кровью врагов народа. Уничтожалась вся семья, не щадили даже подростков. Тела расстрелянных людей были похоронены слева от дороги на Вьюнку, где в те годы заканчивались дома посада...»

Хайкина отличалась особой жестокостью, принимала личное участие в расстрелах, пытках и ограблениях. Без суда и следствия расстреляла около 200 офицеров, пытавшихся через Унечу проехать на Украину. Документы на эмиграцию им не помогли.

Пожалуй, самые потрясающие воспоминания о Хайкиной сохранились у Надежды Тэффи, которая в памятном 1918 году направлялась в Киев вместе с Аверченко и группой артистов — «на гастроли».

«Огляделся, обернулся, успокоился и заговорил:
— Я таки кое-что узнал. Здесь главное лицо — комиссарша X.
Он назвал звучную фамилию, напоминающую собачий лай.
— X.— молодая девица, курсистка, не то телеграфистка — не знаю. Она здесь всё. Сумасшедшая — как говорится, ненормальная собака. Зверь, — выговорил он с ужасом и с твердым знаком на конце.— Все ее слушаются. Она сама обыскивает, сама судит, сама расстреливает: сидит на крылечке, тут судит, тут и расстреливает. А когда ночью у насыпи, то это уже не она. И ни в чем не стесняется. Я даже не могу при даме рассказать, я лучше расскажу одному господину Аверченко. Он писатель, так он сумеет как-нибудь в поэтической форме дать понять. Ну, одним словом, скажу, что самый простой красноармеец иногда от крылечка уходит куда-нибудь себе в сторонку. Ну, так вот, эта комиссарша никуда не отходит и никакого стеснения не признает. Так это же ужас!
Он оглянулся.
— Повернем немножечко в другую сторону.
— А что насчет нас слышно? — спросила я.
— Обещают отпустить. Только комиссарша еще не высказалась. Неделю тому назад проезжал генерал. Бумаги все в порядке. Стала обыскивать — нашла керенку: в лампасы себе зашил. Так она говорит: „На него патронов жалко тратить... Бейте прикладом“. Ну, били. Спрашивает: „Еще жив?“ „Ну,—говорят, — еще жив“. „Так облейте керосином и подожгите“. Облили и сожгли».
<...>
«В закуте деревянного барака, играющей роль уборной господ артистов, пока нам оттирали башмаки газетной бумагой, мы смотрели в щелочку на нашу публику.
Барак вмещал, вероятно, человек сто. С правой стороны на подпорках и брусьях висело нечто вроде не то галерки, не то просто сеновала.
В первых рядах — «генералитет и аристократия». Все в коже (я говорю, конечно, не о собственной, человеческой, а об телячьей, бараньей — словом, «революционной» коже, из которой шьются куртки и сапожищи с крагами). Многие в «пулеметах» и при оружии. На некоторых по два револьвера, словно пришли не в концерт, а на опасную военную разведку, вылазку, на схватку с врагом, превосходящим силами.
— Смотрите на эту, вон — в первом ряду, посредине... — шепчет Гуськин.— Это она.
Коренастая, коротконогая девица, с сонным лицом, плоским, сплющенным, будто прижала его к стеклу, смотрит. Клеенчатая куртка в ломчатых складках. Клеенчатая шапка.
— Какой зверь! — с ужасом и твердым знаком шипит мне на ухо Гуськин.
«Зверь?» Не нахожу. Не понимаю. У нее ноги не хватают до полу. Сама широкая. Плоское лицо тускло, точно губкой провели по нему. Ничто не задерживает внимания. И нет глаз, нет бровей, нет рта — все смазано, сплыло. Ничего «инфернального». Скучный комок. Женщины с такой внешностью ждут очереди в лечебницах для бедных, в конторах для найма прислуги. Какие сонные глаза. Почему они знакомы мне? Видела я их, видела... давно... в деревне... баба-судомойка. Да, да, вспомнила. Она всегда вызывалась помочь старичку повару, когда нужно было резать цыплят. Никто не просил — своей охотой шла, никогда не пропускала. Вот эти самые глаза, вот они, помню их...
— Ой, не смотрите же так долго,— шепчет Гуськин. — Разве можно так долго!..
Я нетерпеливо мотнула головой, и он отошел. А я смотрела.
Она медленно повернула лицо в мою сторону и, не видя меня через узкую щель кулисы, стала мутно и сонно глядеть прямо мне в глаза. Как сова, ослепленная дневным светом, чувствует глазами человеческий взгляд и всегда смотрит, не видя, прямо туда, откуда глядят на нее.
И в этом странном слиянии остановились мы обе.
Я говорила ей:
«Все знаю. Скучна безобразной скукой была твоя жизнь, „Зверъ“. Никуда не ушагала бы ты на своих коротких ногах. Для трудной дороги человеческого счастья нужны ноги подлиннее... Дотянула, дотосковала лет до тридцати, а там, пожалуй, повесилась бы на каких-нибудь старых подтяжках или отравилась бы ваксой — такова песнь твоей жизни. И вот какой роскошный пир приготовила для тебя судьба! Напилась ты терпкого, теплого, человеческого вина досыта, допьяна. Хорошо! Правда? Залила свое сладострастие, больное и черное. И не из-за угла, тайно, похотливо и робко, а во все горло, во все свое безумие. Те, товарищи твои в кожаных куртках, с револьверами,— простые убийцы-грабители, чернь преступления. Ты им презрительно бросила подачку — шубы, кольца, деньги. Они, может быть, и слушаются, и уважают тебя именно за это бескорыстие, за „идейность“. Но я-то знаю, что за все сокровища мира не уступишь ты им свою черную, свою „черную“ работу. Ее ты оставила себе.
Не знаю, как могу смотреть на тебя и не кричать по-звериному, без слов,— не от страха, а от ужаса за тебя, за человека — „глину в руках горшечника“, слепившего судьбу твою в непознаваемый рассудком час гнева и отвращения...»
Н. Тэффи. «Ностальгия»

Как же сложилась в дальнейшем судьба этой женщины?

Осенью 1918 года она вышла замуж за Николая Щорса — командира местных большевистских партизанских отрядов. Их брак длился меньше года. Щорс погиб в августе 1919 года, и их дочь Валентина родилась уже после смерти отца. Фрума Ефимовна отправилась хоронить тело мужа в Самару. И после этого в Унечу уже больше не вернулась: перешла в Народный комиссариат просвещения — контролировать работу образования, книгоиздательств, а также театралов, музейщиков и библиотекарей. Тогда же — в 1919-м, она взяла себе и псевдоним Ростова-Щорс, «похоронив» товарища Хайкину. Получила техническое образование в МВТУ (совр. МГТУ имени Баумана), после чего, в годы сталинской индустриализации участвовала в стройках объектов системы ГОЭЛРО (Новороссийская, Днепродзержинская, Кузнецкая, Челябинская ГРЭС), а также руководила строительством Уральского автозавода в Миассе.

Вы наверняка помните: «Шел отряд по берегу, шел издалека, шел под красным знаменем командир полка»? Так вот, ни в годы Гражданской войны, ни несколько лет после нее Щорс не числился в легендарных красных командирах. Его «назначили» им, когда в середине 1930-х Сталин распорядился: «Нужно, чтобы у украинского народа был свой Чапаев». Им и стал Николай Щорс.

С ролью «вдовы комдива» Фрума Ефимовна Ростова-Щорс справлялась блистательно! Активная, живая, она сколотила из щорсовских ветеранов обширное движение, без конца ездила на какие-то встречи, беседовала с молодежью, рассказывая о буднях и подвигах своего героического супруга. Она инициировала выход сборника воспоминаний «Легендарный начдив». Она ходила на репетиции оперы «Щорс» — следила за ходом постановки, а потом с таким же энтузиазмом давала советы Довженко — как тот должен правильно изобразить ее мужа на экране. Как вдова героя Гражданской войны, она получила квартиру в «доме правительства» на набережной. Так до самой смерти в 1977 году она и «работала» вдовой Щорса, тщательно скрывая свою девичью фамилию, под которой она руководила чрезвычайкой в Унече.

Интересный факт. Дочь Фрумы Ефимовны Ростовой-Щорс Валентина вышла замуж за физика Исаака Марковича Халатникова, который работал вместе со Львом Ландау над созданием атомной бомбы. Когда знаменитый ученый попал в аварию, спасать его бросился едва ли не весь мир. Вот что пишет Халатников: «Возникали сложности с лекарствами. Кроме мочевины, которую по воздуху доставили из Лондона, требовались в больших количествах разные другие лекарства, многие из которых можно было найти только в Кремлевской аптеке». Увы, рецепты Льва Ландау там не принимались. А вот Ростову-Щорс в аптеке обслуживали с дорогой душой — причем бесплатно. И тогда: «Все рецепты стали выписывать на ее имя, и таким образом решили проблему лекарств для не принадлежащего к контингенту Ландау». Такая вот история...

Николай Щорс и его жена Фрума Хайкина, беспощадный палач революции

Николая Щорса когда-то называли «украинским Чапаевым», в последнее время эта неоднозначная фигура отечественной истории вызывает множество споров, хотя рядом с ним находилась еще более одиозная персона – его жена Фрума Хайкина. Она служила в ЧК на приграничной станции Унеча, через которую из России эмигранты выезжали в Украину, а оттуда – за границу. О жестокости палача революции ходили легенды: Хайкина руководила массовыми расстрелами, пытками и ограблениями, уничтожила около 200 офицеров, пытавшихся бежать из России, а однажды сожгла заживо старого генерала, у которого нашли спрятанные деньги.

Фрума Хайкина-Щорс

Фрума Ефимовна Хайкина родилась в 1897 г. в семье еврейского чиновника. О ее детстве и юности не сохранилось почти никаких сведений, известно только то, что в 1917 г. она примкнула к революционному движению. В городе Унеча она собрала китайцев и казахов, которые до войны работали на строительстве железной дороги, и создала из них боевой отряд при местной ЧК. Хайкина была также членом Унечского ревкома и фактически была первым лицом на этой станции.

На станции Унеча Фрума Хайкина чувствовала себя полноправной хозяйкой

Свою первостепенную задачу Фрума Хайкина видела в уничтожении врагов революции и наведении «порядка» на приграничной станции, а также, как гласила инструкция местной ЧК, в осуществлении «надзора за контрреволюционной агитацией, местной буржуазией, неблагонадежными контрреволюционными элементами, кулаками, спекулянтами и прочими врагами советской власти, принятии мер пресечения и предупреждения против врагов».

Николай Щорс среди курсантов школы комсостава

В Унече Хайкина чувствовала себя полноправной хозяйкой. Ее замечали издалека – она носила кожаную куртку и кожаные штаны, с маузером на боку, всегда в сопровождении своих китайцев. В городе ее прозвали «Хая в кожаных штанах». Женщина-палач наводила страх и на приезжих, и на местных жителей – она могла без суда и следствия расстреливать всех, кто вызывал у нее подозрения. Эмигранты везли с собой валюту и драгоценности, которые у них отбирали в Унече «в пользу трудового народа».

Надежда Тэффи

После революции из страны выезжали десятки тысяч людей. В числе тех, кто покидал Россию в 1918 г., оказались и писатели Надежда Тэффи и Аркадий Аверченко. Они имели дело с Фрумой Хайкиной, и Тэффи так описала свои впечатления от встречи с ней: «Здесь главное лицо – комиссарша X. Молодая девица, курсистка, не то телеграфистка – не знаю. Она здесь все. Сумасшедшая – как говорится, ненормальная собака. Зверь… Все ее слушаются. Она сама обыскивает, сама судит, сама расстреливает: сидит на крылечке, тут судит, тут и расстреливает».

Николай Щорс

Весной 1918 г. в Унечу прибыл командир партизанского большевистского отряда Николай Щорс. Фрума Хайкина помогла ему подавить мятеж в Богунском полку, формированием которого он занимался. А осенью она стала его женой. Вместе они выбили из соседних с Унечей районов отряды немцев и гайдамаков и расстреляли всех, кто с ними сотрудничал. Хайкина и тут проявляла жестокость палача – провинившихся убивали вместе со всей семьей.

Николай Щорс

По свидетельству железнодорожника Васеко, эта женщина-палач «своими суровыми мерами навела страх не только на спекулянтов и эмигрантов, но и на красногвардейцев Богунского полка. Многих из солдат она расстреляла, каковые восстали и желали убить её и китайцев. Но она, бросив бомбу в отряд, бежала». Писатель Амфитеатров-Кадышев вспоминал: «Свирепость Хайкиной при допросах лиц подозрительных достигала неимоверных размеров: она, например, делала бритвой надрезы на теле допрашиваемых и поливала царапины одеколоном».

А в августе 1919 г. во время боя с петлюровцами Щорс был убит. После этого Хайкина уехала в Самару. Она изменила свою фамилию и стала Ростовой-Щорс, получила техническое образование, работала на стройках объектов ГОЭРЛО. Большинство биографов пишут, что с тех пор основной ее профессией была «вдова народного героя Щорса». Ее пригласили в качестве консультанта на съемки фильма Довженко о ее муже, она участвовала в подготовке сборника воспоминаний о Щорсе, выступала на различных официальных мероприятиях, связанных с ним, рассказывала молодежи о подвигах своего героического супруга. Как «вдове героя гражданской войны» ей дали квартиру в «доме правительства» на набережной.

Кадр из фильма А. Довженко *Щорс*, 1939

Когда в 1977 г. Фрума Хайкина-Щорс-Ростова скончалась, ее настоящей фамилии, так же, как и о чекистском прошлом, уже никто не помнил. Только спустя 20 лет после ее смерти историки открыли немало ранее не известных фактов о палаче по прозвищу «Хая в кожаных штанах».

Фрума Хайкина (Ростова-Щорс), беспощадный палач революции

Быстрые новости сегодня

Николай Щорс и его жена Фрума Хайкина, беспощадный палач революции

Фрума Хайкина-Щорс

Николай Щорс

Кадр из фильма А. Довженко *Щорс*, 1939

Николая Щорса когда-то называли «украинским Чапаевым», в последнее время эта неоднозначная фигура отечественной истории вызывает множество споров, хотя рядом с ним находилась еще более одиозная персона – его жена Фрума Хайкина . Она служила в ЧК на приграничной станции Унеча, через которую из России эмигранты выезжали в Украину, а оттуда – за границу. О жестокости палача революции ходили легенды: Хайкина руководила массовыми расстрелами, пытками и ограблениями, уничтожила около 200 офицеров, пытавшихся бежать из России, а однажды сожгла заживо старого генерала, у которого нашли спрятанные деньги.

Фрума Хайкина - одна из наиболее ярких, противоречивых и заметных фигур в истории революционной Брянщины. Своей бурной деятельностью она отметилась не только в Унече, но и в Клинцах, Новозыбкове.

Но мне бы хотелось более подробно остановиться на унечском периоде Хайкиной и ее роли в жизни Щорса.

Итак, кто же такая - Фрума Хайкина?

В одной из её анкет читаем: «Родилась 6 февраля 1897 г в г. Новозыбкове Черниговской губернии в семье служащего Хаима Хайкина; еврейка, родной язык русский. Образование домашнее в пределах двух классов средней школы, старший ребенок в семье. Основное занятие - портниха».

Вообще существует несколько довольно противоречивых вариантов ее биографии и анкет, в том числе написанных ею самой. Вероятно, часть из них не совсем правдивая, а такая, которая нужна была самой Хайкиной, написанная и растиражированная с ее слов.

Фрума рано начала заниматься революционной деятельностью.

После февральской революции участвует в профсоюзном движении, член правления и секретарь союза швейников. Избрана депутатом в Новозыбковский городской совет, где работает в военной секции. В составе красногвардейского отряда участвует в разоружении квартировавших в городе царских офицеров. Возможно, уже здесь проявляется её тяготение к экстремизму.

Разноречивы сведения о времени вступления её в партию большевиков.

Согласно анкетному листу, заполненному ею лично в Унече осенью 1918 г, в партии она работает с мая 1917г. А в другом документе - реляции на награждение ее орденом Красного Знамени стоит август 1917.

Из вышеназванной реляции мы узнаем также, что «в течение 4-х месяцев тов. ХАЙКИНА работает в качестве рядового разведчика в частях. Под Речицей 18 февраля 1918 года тов. ХАЙКИНА была ранена и взята в плен. В плену немцы в начале подводят её под категорию бандитов и приговаривают ХАЙКИНУ к смертной казни, которая и была назначена на 2 часа ночи. К вечеру же сменились части, и через батальонного врача удается перевестись в больницу в категорию военнопленных. Затем, как инвалид-военнопленный ХАЙКИНА обменивается по Брест-Литовскому договору».

После этого, по воспоминаниям одного из ветеранов Гражданской войны, зафиксированных в официальном документе:

«Когда немцы заняли Новозыбков, Хайкиной удалось бежать в Брянск, где она была восстановлена в партии и стала работать в ЧК по закордонным делам и направлена в контрольно-пропускной пункт в Унечу».

Таким образом, в Унече Фрума Хайкина появилась в апреле - мае 18 г. Она работает на ст. Унеча начальником контрольно-пропускного пункта (который одновременно является председателем ЧК) и подчиняется по закордонным вопросам непосредственно Брянску, где на этих делах сидел Апетер, являвшийся начполитотдела Орловской дивизии».

Сама Ростова определяет свою должность как «председатель пограничной чека ст. Унеча в 1918 г.». Именно так написано рядом с ее подписью на поздравительном обращении к Клинцовским властям в 1948 году. Кстати, там же было подписано в скобках «супруга Щорса», но эта запись старательно зачеркнута, вероятно ее рукой, и к фамилии Ростова от руки приписано «Щорс».

Скорее всего, эту должность - председателя ЧК - она занимала до того времени, как в Унече в сентябре 1918 года начал формироваться Богунский полк. Но об этом позже.

А сейчас я хотела бы остановиться на характеристике личности молодой чекистки. Портрет Хайкиной как мозаику можно составить по многочисленным фрагментам: высказываниям жителей Унечи, воспоминаниям богунцев, советских и партийных работников Унечи того периода, а также по показаниям бесстрастных свидетелей - архивных документов.

Есть о ней упоминания и в произведениях некоторых известных писателей, которым довелось общаться с ней лично.

Осенью 1918 года Тэффи, Аверченко и еще несколько человек оформили в Москве должным образом документы на выезд из Советской России в Киев. Однако местные власти по общему распоряжению большевистского правительства пользовались такими полномочиями, что подобные документы не только не гарантировали, что начальство приграничного пункта действительно пропустит отъезжающих на Украину, - они не гарантировали даже того, что это начальство оставит их в живых. Казнив их по своему произволу, местные агенты власти даже не превысили бы своих полномочий; о произвольной конфискации имущества нечего и говорить.
Выезжать из Советской России Тэффи и Аверченко пришлось через Унечу. О том, с чем они столкнулись в Унече, и как там работала Хайкина, написали они оба.

Аверченко в своем пародийном письме к Ленину, кратко и весело:
« …Ты тогда же отдал приказ задержать меня на ст. Зерново, но я совсем забыл тебе сказать перед отъездом, что поеду через Унечу. Не ожидал ты этого?
Кстати, спасибо тебе. На Унече твои коммунисты приняли меня замечательно. Правда, комендант Унечи - знаменитая курсистка товарищ Хайкина сначала хотела меня расстрелять.

За что? - спросил я.

За то, что вы в своих фельетонах так ругали большевиков.

Я ударил себя в грудь и вскричал обиженно: А вы читали мои самые последние фельетоны?

Нет, не читала.

Вот то-то и оно! Так нечего и говорить!

А что "нечего и говорить", я, признаться, и сам не знаю, потому что в последних фельетонах -- ты прости, голубчик, за резкость -- просто писал, что большевики -- жулики, убийцы и маровихеры... Очевидно, тов. Хайкина не поняла меня, а я ее не разубеждал.

Выезжая из Унечи, я потребовал себе конвой, потому что надо было переезжать нейтральную зону, но это была самая странная зона, которую мне приходилось видеть в жизни. Потому что по одну сторону нейтральной зоны грабили только большевики, по другую только немцы, а в нейтральной зоне грабили и большевики, и немцы, и украинцы, и все вообще, кому не лень».

А вот как описывает происходившее с ними в Унече Надежда Александровна Лохвицкая (Тэффи), известная в начале века писательница - фельетонистка.

«...— Я таки кое-что узнал. Здесь главное лицо — комиссарша X.
Гуськин назвал звучную фамилию, напоминающую собачий лай.
— X. — молодая девица, курсистка, не то телеграфистка — не знаю. Она здесь всё. Сумасшедшая — как говорится, ненормальная собака. Звер, — выговорил он с ужасом и с твердым знаком на конце. — Все ее слушаются. Она сама обыскивает, сама судит, сама расстреливает: сидит на крылечке, тут судит, тут и расстреливает. А когда ночью у насыпи, то это уже не она. И ни в чем не стесняется...

— А что насчет нас слышно? — спросила я.
— Обещают отпустить. Только комиссарша еще не высказалась».

Конечно, есть в этих описаниях определенная доля художественного вымысла, но, скорее всего жестокость и бесцеремонность Хайкиной действительно имела место и надолго отпечатывалась в памяти общавшихся с ней.

Вообще о товарище Хайкиной ходило много легенд.

В современной прессе можно встретить утверждение о том, что неподалеку от Унечи в бою «загинула його [Щорса] дружина Фрума Хайкіна».

В начале осени 1918 года в газетах гетманской Украины появилось сообщение о том, что «Рая Хавкина», глава Унечинской ЧК, поймана и повешена в Новозыбкове немцами. В сентябре - октябре 1918 еще один писатель, Владимир Амфитеатров, живший в то время в Харькове, записывает в своем дневнике и это сообщение, и истории о Хайкиной вообще. Вот некоторые из его записей.

«В газетах сообщение немецкого командования о том, что в Новозыбкове по приговору военно-полевого суда повешена Рая Хавкина, 22-х лет, - за шпионство. Погибла личность примечательная; сожаления, однако, ее смерть не вызывает, так как виселица, несомненно, наилучшая награда ее талантам.

Хавкина занимала пост пограничного комиссара Чрезвычайки в Унече и отличалась 1) свирепостью, 2) честностью: она не присваивала себе ограбленных с проезжающих вещей, но, собрав достаточную их толику, отвезла в Москву и повергла к стопам Ленина (это было незадолго до покушения Каплан). В Москве были так удивлены, что долго не хотели верить: еще бы, нашлась честная чекистка!

Свирепость Хавкиной при допросах лиц подозрительных достигла неимоверных размеров: она, например, делала бритвой надрезы на теле допрашиваемых и поливала эти царапины одеколоном».

Есть в записях Амфитеатрова и рассказ побывавшей в лапах Хайкиной актрисы Натальи, которая, узнав о её смерти, перекрестилась и сказала: «Нехорошо радоваться чужой смерти, но, слава Богу, что этого зверя больше нет в живых!»

«История актрисы тоже прелюбопытная. Она ехала с компанией миниатюрных актеров, в числе коих имелся «уrадыватель мыслей». В Унече они успели сунуть взятку, и их хотели, было, пропустить с багажом, мгновенно. Но вдруг, рассказывает Наташа, на платформу, где мы стояли, вышла молодая женщина, хорошенькая, высокая, со странными зелеными, какими-то пустыми глазами, очень ярко выраженная еврейка, одетая в солдатскую гимнастерку, короткую юбку, высокие сапоги. На поясе револьвер, в руках плетка. Это была Хавкина. Нас арестовали и повели в Чрезвычайку».

Вскоре труппу отпустили, но лишь после того, как т.н. «угадыватель мыслей» рассказал Хайкиной о ее прошлом, предварительно собрав информацию о ней у местных жителей.

На самом деле никакой казни Хайкиной не было. О ее освобождении из плена я уже сказала выше, но некролог о смерти Фрумы до сих пор висит в экспозиции Новозыбковского краеведческого музея.

Когда в Унече стал создаваться Богунский полк, Хайкина приняла в его организации самое деятельное участие. Она оказывала Щорсу помощь в наведении порядка в нем, в наказании провинившихся, и часто сама решала, какой характер носит нарушение: является оно простым разгильдяйством или контрреволюционной деятельностью.

Ее категоричность в классовых оценках и революционных взглядах, резкая субъективность в суждениях, часто приводила к конфликтам с богунцами, для которых главным было, прогнать немцев, а не воевать за идеи большевизма.

Ее боялись и многие ненавидели. «Хайка - чрезвычайка», - так называли ее между собой и богунцы, и местные жители.

Вот как описывает этот период в своих воспоминаниях железнодорожник ст. Унеча Ф.Т.Васеко:

«В то же время [на] Унече появилась с отрядом китайцев некто Хайкина, каковая своими суровыми мерами навела страх не только на спекулянтов и эмигрантов, но и на Богунский полк красногвардейцев (многих из солдат расстреляла). Каковые восстали, желая убить ее и китайцев, но она, бросив бомбу в отряд солдат, бежала».

Речь, по-видимому, идет о мятеже, о котором мы поговорим позже, как и роли Хайкиной в нем.

По документам этого времени Хайкина уже проходит секретарем ЧК, а председателем является Н. Иванов.

Кроме того, унечские большевики единогласно избирают ее в партком Унечской группы ком. партии.

Вероятно, после мятежа Хайкиной стало неуютно в Унече, судя по документам, она все чаще находится в Почепе, в доме Орлова, где предположительно находился штаб 1 Украинской повстанческой дивизии.

Кстати, именно в период начального становления Богунского полка завязались серьезные отношения Хайкиной со Щорсом. У нас в музее имеются ксерокопии переписки Щорса с Фрумой, по которым ясно видно, что молодой командир просто влюбился и довольно серьезно.

Вот, например, одно из посланий: «О! Жизнь моя кисурка, Фрумочка. Ты всегда стоишь перед глазами у меня. Твой образ я запечатлел на всю жизнь. Деточка моя, ты не можешь себе представить, что и кем ты для меня стала. Я чувствую, что без тебя я долго существовать не смогу и не буду. Я больше чем люблю тебя. Я чувствую и испытываю родство душ. О, я соскучился, я тоскую о тебе. Меня не радует ничто. Я стремлюсь опять к тебе, где, может быть, я отдохну от той усталости, той утомленности, которую испытываю я сейчас».

К сожалению, ни одного ответного письма Хайкиной Щорсу у нас нет, поэтому о её ответных чувствах мы можем лишь догадываться.

Влияние Хайкиной на Щорса было таким сильным, что изменились даже его политические взгляды. Если до сих пор в его голове все же превалировали левоэсеровские идеи, то теперь он все больше склоняется к большевизму. Вот как сам он об этом пишет в письме к Фруме:

« И вот, отдавшись душой и телом революции - до мозга костей проникнувшись одной идеей и желанием осуществить своё стремление, т.е. видеть плоды полной победы угнетенного рабски пришибленного рабочего - у ореола своего победоносного пьедестала возвратившего себе все достоинства человечества - не имея ни родных, ни близких; получив из предыдущих примеров жизни одну лишь апатию и полную реальность жизни - вдруг, о счастье. О, радость! Я встречаю тебя, тебя, моя звезда -путеводительница - мое счастье…»

«…О! Деточка Фрумочка! Живи, живи ради общего блага пролетариата, которому мы отдаем всю энергию своей жизни - поддержи меня, во мне энергию, дабы я мог выполнить и вручить ему акт победоносного конца над его врагами…».

Увлечение Щорса молодой чекисткой было столь глубоким, что стало мешать его должностным обязанностям. Вот что по этому поводу вспоминает один из близких друзей и сослуживец Щорса Константин Лугинец:

«... На Унече находилась Чрезвычайная комиссия, которая нам частично помогала через тов. Ростову, в то время ее фамилия была Хайкина и она работала секретарем чрезвычайной комиссии. Тов. Щорс с ней познакомился и часто заходил к ней. Мы поставили перед ним вопрос: «почему ты ходишь туда и меньше стал уделять внимания для укрепления полка?» Он с нами вполне согласился и перестал ходить».

Может быть, командир и подчинился своим товарищам и коллегам, но документы свидетельствуют об обратном. Активная переписка и частые встречи продолжаются.

После занятия Богунским полком Клинцов, в городе началась организация Советской власти. Вызванная Щорсом Фрума Хайкина принимала в этом непосредственное участие.

Вот как об этом пишет Р. Перекрестов в книге «Мои Клинцы»: «По воспоминаниям моих близких и знакомых людей старшего поколения, после освобождения Клинцов от немцев и гайдамаков революционный порядок в посаде устанавливала жена Щорса - Фрума Хайкина (Щорс). Это была решительная и смелая женщина. Она разъезжала в седле на лошади, в кожаной куртке и кожаных штанах, с маузером на боку, который при случае пускала в дело. Ее называли в Клинцах "Хая в кожаных штанах". Под ее началом выявили всех, кто сотрудничал с гайдамаками или сочувствовал им, а также бывших членов Союза Русского Народа, и расстреляли на Ореховке, на поляне за Горсадом. Несколько раз поляна обагрялась кровью врагов народа. Уничтожалась вся семья, не щадили даже подростков. Так начиналась гражданская война!» Вот ещё один фрагмент к образу Хайкиной.

Среди специалистов существует версия, что именно увлечением Щорса Фрумой можно объяснить очень странную пассивность Богунского полка в военном отношении. Дивизионное начальство своими приказами настойчиво подталкивало Щорса к активным действиям. Ему уже в открытую говорили, что Клинцы и Новозыбков не являются важными объектами в военном отношении, и надо срочно двигаться на юг, на Чернигов-Киев. И уже дошло до того, что его близкий друг, командир Таращанского полка Боженко, практически расчистил ему дорогу (вопреки указаниям начальства не лезть на чужое направление), а Щорс все не двигался. И только после выхода из Новозыбкова он стремительно рванул на юг, практически не встречая сопротивления. Да, собственно говоря, и в Клинцах и в Новозыбкове он тоже особого сопротивления не встречал. Но это отдельный вопрос.

После взятия Киева, уже, будучи командиром дивизии, Щорс вызывает Фруму к себе и назначает ее в политотдел дивизии. Здесь она получает псевдоним «Ростова», с которым и живет до конца своих дней.

После гибели Щорса в августе 19 г. Вероятнее всего именно Хайкина - Ростова настояла, чтобы комдива похоронили в Самаре. Более подробно этому посвящена другая статья в разделе "Исследования коллег".

В апреле 20 г., предположительно в Клинцах, у Фрумы рождается дочь, которую она записывает как Валентину Николаевну Щорс.

Много позже, уже в 30-40-е годы среди ветеранов - щорсовцев возникли споры с выяснением отношений Щорса и Хайкиной. Скорее всего, они были инициированы прямыми родственниками Щорса, ведь речь шла о наследовании имени и славы легендарного комдива со всеми вытекающими из этого привилегиями.

Дошло до того, что этим вопросом в 1949 г. занимался Комитет Партийного Контроля при ЦК КПСС.

Все права вдовы Щорса Ростовой сохранили. Большинство ветеранов - богунцев подтвердили их близкие отношения. Вот воспоминания одного из них - Александровича: «У нас щорсовцев нет, и не было сомнения в том, что Фрума Ефимовна Хайкина была женой Щорса, ибо более близкие его боевые друзья - командиры и политработники: Квятек, Шафранский, Данилюк, Кащеев, Петренко-Петриковский, Гофман и др. еще в 18-19 годах знали и говорили, что она его жена».

Жизнь Хайкиной - Ростовой после смерти Щорса - это тема отдельного разговора. Сегодня мы об этом говорить не будем в силу ограниченности во времени.

Отмечу только, что всю свою долгую жизнь, а умерла она в возрасте 80 лет в 1977 г. в Москве, Фрума Ефимовна Хайкина - Ростова занималась увековечиванием легендарного имени: Николай Щорс.

Так, в 1932 году она - член инициативной группы по созданию движения ветеранов - щорсовцев.

В 35 - публикует свои воспоминания о Щорсе в сборнике «Легендарный комдив».

В 36-39 г - консультирует съемочную группу фильма «Щорс».

В 1942 г вместе с дочерью Валентиной напутствует Щорсовскую дивизию, отбывающую на Сталинградский фронт.

В 49 г. участвует в комиссии по эксгумации останков Щорса и перезахоронении их в Куйбышеве.

В последующем Ростова Ф.Е. интенсивно работает в области пропаганды, является лектором московского общества «Знание» в военной секции, ездит по всей стране.

Предпринимает попытки собрать материал по истории 1-44-й дивизии для последующего издания книги, ведет интенсивную переписку с ветеранами. В Унечском краеведческом музее имеется множество фотографий, связанных с пропагандистской деятельностью Ростовой, но, к сожалению, большинство из них не имеет подписей.

Удивляет лишь факт, что за все время своей пропагандисткой работы, будучи в Клинцах, Новозыбкове, Брянске Ростова в Унечу так ни разу и не приехала, а ведь с этим городом связана значительная часть ее жизни. Создается впечатление, что она просто боялась встретить здесь свидетелей своей чекистской юности.

Главная > Пластиковые панели

Рекомендуем также